Дьявол и Дэниэл Уэбстер

– О да, лейтенант, – ответил Франц льстивым тоном ординарца. – Во время последней войны я был расквартирован в… ну, как назывался город, неважно, но женщина была одной из них. Разумеется, в то время мы еще про них не знали, – почтительно прибавил он. – Это же было больше двадцати лет назад. Но она была очень добра ко мне, а я делал игрушки для ее детей. Я часто гадал, что с ней стало – такая была заботливая и добрая. Я ведь, конечно, поступал неправильно, – да, лейтенант? Но это же было в другой стране.

– Да, Франц, – сказал лейтенант. – Говоришь, там были дети?

– Да, лейтенант.

– А ты видел сегодня ребенка? Того, последнего?

– Да, лейтенант.

– У него раны на ладонях, – объяснил лейтенант, – прямо посередине. Насквозь. Я видел их. Лучше бы не видел. Лучше бы я не видел этих рук.

При реках Вавилона [37]

На севере и на западе, и на юге хорошие земли для охоты, а ходить на восток нельзя. В любые Мертвые Места нельзя, можно только если надо искать металл, и тогда тот, кто трогает металл, должен быть служителем или сыном служителя. Потом и человека, и металл надо очистить. Это правила и законы такие, они складно составлены. И через большую реку переправляться нельзя, и смотреть на место, которое называется Местом Богов – это запрет, он самый строгий. Мы даже имя этого места не говорим, хотя знаем его, имя. Это там духи живут и демоны, это там пепел Великого Горения. Все это запреты, и были запретами испокон веков.

Мой отец служитель, я – сын служителя. Я ходил вместе с отцом в те Мертвые Места, которые близко к нам – сначала было страшно. Когда мой отец пошел в дом искать металл, я стоял у двери и слышал, каким маленьким и слабым стало мое сердце. Это же был дом мертвого человека, дом духа. Человеком там не пахло, хотя в углу лежали старые кости. Но не годится сыну служителя показывать, что ему страшно. Я смотрел прямо на кости в темном углу и не давал голосу дрожать.

Потом вышел отец с металлом – хороший кусок, прочный. Отец посмотрел мне прямо в глаза, но я не убежал. Он дал мне подержать металл – я взял его и не умер. Так он понял, что я в самом деле его сын и когда придет время, стану служителем. Тогда я был еще очень маленьким, но у моих братьев так не получилось бы, хотя они хорошие охотники. Потом мне дали хороший кусок мяса и угол у костра, где тепло. Отец следил за мной – он был рад, что я стану служителем. Но когда я хвалился или плакал попусту, он наказывал меня строже, чем братьев. Это было правильно.

Прошло время, и мне разрешили одному заходить в мертвые дома и искать металл. Я узнал, что там и как в этих домах, – если видел кости, страшно мне больше не было. Кости светлые и старые, иногда их только тронешь – и они рассыпаются в пыль. Но это большой грех.

Меня научили песням и заклинаниям, научили, как остановить кровь, которая течет из раны, и многим секретам. Служитель должен знать много секретов – так мой отец говорит. Если охотники подумают, что мы все делаем заклинаниями и песнями, они будут в это верить, им не повредит. Меня учили читать то, что в старых книгах, и писать по-старому – это было трудно и заняло много времени. От знаний я радовался, как будто огонь разгорался в сердце. Больше всего мне нравилось слушать про Старые Времена и рассказы про богов. Я задавал себе много вопросов, на которые не мог ответить, но задавать их было хорошо. По ночам я не спал, лежал и слушал ветер, и думал, что это голос богов, когда они летают по воздуху.

Это Люди Лесов неотесанные, а мы нет – наши женщины прядут шерсть на прялке с колесом, наши служители ходят в белом. Мы не ищем на деревьях личинки и не едим их, мы не забыли старые письмена, хотя их трудно понимать. Но все равно то, что я знал, и то, чего не знал, сжигало меня, я хотел знать больше. Когда я наконец стал мужчиной, я пришел к отцу и сказал:

– Мне пора в путь. Дай мне разрешение.

Он долго смотрел на меня, гладил свою бороду, потом наконец сказал:

– Да. Пора.

Той ночью в доме служения я просил очищения и получил его. Моему телу было больно, но дух стал прохладным камнем. Про мои видения спрашивал сам отец.

Он велел мне смотреть в дым костра и видеть – и я видел и говорил ему, что вижу. Видел я то же, что и всегда: реку, а за ней огромное Мертвое Место, и как ходят боги. Я всегда об этом думал. Когда я рассказал отцу, его глаза стали строгими – он был уже не отец, а служитель. Он сказал:

– Это сильное видение.

– Оно мое, – ответил я, пока вился дым и голова становилась легкой. Во внешнем зале пели песню Звезде, и у меня в ушах будто жужжали пчелы.

Он спросил, как были одеты боги, и я сказал, как они были одеты. Мы знаем, как они одевались, из той книги, но я видел их так, будто они были прямо передо мной. Когда я договорил, он три раза бросил палочки и изучил, как они легли.

– Это очень сильное видение, – сказал он. – Оно может съесть тебя.

– Мне не страшно, – заверил я и посмотрел на него обоими глазами. Мне показалось, что мой голос звучит слабо и тонко, но это из-за дыма.

Он прикоснулся ко мне – к груди и ко лбу. Дал лук и три стрелы.