Дьявол кроется в мелочах

— Это стихотворение Уильяма Блейка. Был такой английский поэт, — объяснила ей Соня. — Я не понимаю, откуда он взялся в дневнике Санька. Сразу не поняла, а после нашей с тобой экскурсии по квартире Галактионовых не понимаю еще больше. Дело в том, что я нашла и посмотрела остальные тетради, предыдущие дневники, которые Санек вел с детства. Его отец все хранил, аккуратно нумеруя, как и книги на полках. В общем, во всех остальных тетрадях только рисунки, там нет никаких стихов. Ничьих. Получается, что интересоваться творчеством Блейка Санек неожиданно начал незадолго до своей гибели.

Они переворачивали страницу за страницей, разглядывая рисунки людей во дворе, птиц, многочисленные портреты Сони.

— А ведь парень был в вас влюблен, — заметила Настя.

— Я никогда про это не думала, — призналась ее преподавательница и незамедлительно покраснела.

— «Неужели к нам ангел спустился с небес?» — процитировал Денис. — Да уж, сестрица, не помню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь называл тебя ангелом. Да еще в стихах. Но, ей-богу, я не вижу здесь никакого посыла к будущему убийству. Потому что версию, что какой-нибудь твой горячий поклонник приревновал тебя к Саньку, я отметаю.

— Дурак, — рассердилась Соня. — Твои портреты тут тоже есть. И многих соседей. Вон, к примеру, Арсений изображен. В весьма неприглядном виде, кстати. Даже с тетрадной страницы видно, что твой дружок детства — премерзкий тип. Кстати, я тут с ним на днях пересеклась и еще больше убедилась в этом мнении.

— Да ладно, я же шучу. Не обижайся, — примирительно сказал Денис. — А что касается Арсюхи, то нормальный он парень, неудачливый просто. О, а это же твой профессор!

— Точно, Ровенский, — подтвердила Настя. — Это что же получается, они были знакомы?

— Я спросила у Николая Модестовича о его знакомстве с Галактионовым, — призналась Софья. — И его реакция мне не понравилась. Он сначала побледнел, потом покраснел, потом начал говорить что-то о том, что Галактионов тоже работал в университете, а потом сказался больным и сбежал с работы. И сегодня, — она посмотрела на часы, — точнее, уже вчера на работу не пришел. Так что их точно что-то связывало.

— Ну, конечно, он работал в университете, — подтвердила Настя. — Это есть в его личных данных. Он приехал на кафедру английской литературы по распределению, здесь защитил диссертацию, работал на кафедре до 1987 года, а потом уволился. Я еще удивилась, почему вы скрываете, что знали его не только как соседа, но и как коллегу.

— Потому что он не был моим коллегой, — преподавательница улыбнулась Насте, — ты совершаешь ошибку, присущую всем молодым людям. Сводишь воедино разные временные пласты. Ты только что сказала, что Борис Авенирович уволился в 1987 году, а я только родилась в 1985-м, а в университет поступила в 2002-м. Именно поэтому я никак не могла его знать как коллегу и даже как преподавателя.

Да, это обстоятельство Настя не учла и даже рассердилась на себя за подобную невнимательность. Тоже мне, сыщица хренова. Чтобы скрыть легкое замешательство, она прочитала вслух строки из тетради:

В ярость друг меня привел — гнев излил я, гнев прошел. Враг обиду мне нанес — я молчал, но гнев мой рос.

— Это что же получается, что ваш сосед и профессор были врагами?

— Получается, что так. Но уверена, что Николай Модестович нам этого ни за что не подтвердит.

— Хотелось бы узнать, какая кошка между ними пробежала, — заметила Настя. — Жаль. Если мы этого не узнаем.

— Почему же, узнаем. — Глаза Сони светились. — Есть человек, который в те годы работал в университете, и он нам обязательно все расскажет.

— Да? И кто он?

— Профессор Федор Иванович Золотарев. Он дед одной моей приятельницы и будет не прочь поболтать о делах давно минувших дней, если я приду к нему в гости. Ему 89 лет, но голова у него светлая, так что я обязательно завтра же ему позвоню. Точнее, уже сегодня, — снова поправилась она.

Денис тем временем рассматривал картину, изображавшую мужчин и женщин, спускающихся в глубокое ущелье.

— Блейк? — спросил он у Сони.

— Ага. Все-таки, Дениска, ты удивительный человек. Даже мне понадобилось гуглить, чтобы убедиться, что это знаменитая гравюра Блейка. А ты на глаз определил.

— Ну, не знаю, откуда я это помню, — отмахнулся Денис.

И, раскрыв свою тетрадь,
Сел писать я для того,
Чтобы детям передать
Радость сердца моего! —

прочитала между тем Настя. — Вот из этих строк точно вытекает, что Галактионов-младший пытался нам что-то сказать. Ну, то есть не нам, конечно, а тому, кому попадет в руки эта тетрадь. Вот только как понять, что именно он имел в виду?

— Будем надеяться, что после разговора с Золотаревым хоть что-то станет понятно, — вздохнула Соня, — а пока давайте пойдем спать. Уже три часа ночи. Вставать скоро. Не знаю, как вы, а я не могу не явиться на занятия. Насть, домой поедешь или у меня останешься? Я могу постелить тебе на диване. Денис, твоя комната, разумеется, в твоем распоряжении.