Дьявол кроется в мелочах

— Дэн — преподаватель английского, два года назад он работал у нас в университете и за это время успел найти в нашем городе жену[3]. Я с ней, конечно, не знакома, но с Дэном продолжаю переписываться иногда и убеждена, что они прекрасная пара. Зовут в гости, но мне как-то неудобно, тем более что у них ребенок маленький. Вдруг они приглашают просто из вежливости, и я им свалюсь как снег на голову. Хотя заманчиво — увидеть Лондон и поездить по сельской Англии. С детства мечтала.

— Я тебя свожу, — пообещал Феодосий, и от будничности этого обещания у Сони перехватило дыхание. Она даже не заметила, что он впервые обратился к ней на «ты». — И ты права, конечно, зависеть от чужих людей мы не будем, остановимся в отеле. Так можешь им и сообщить, чтобы согласовать время, когда им удобнее с нами повидаться. А заодно и про книгу выясни. Это действительно важно.

Глядя на онемевшую Соню, он легонько улыбнулся, сделал шаг к ней, нагнулся и поцеловал ее в губы. Легко, практически не коснувшись, словно не желая пугать.

Соня и не испугалась, просто задохнулась от внезапности поцелуя и тех эмоций, который он, оказывается, ей дарил.

От Феодосия Лаврецкого приятно пахло — свежестью и ненавязчивым, сразу видно, что очень дорогим одеколоном. Впрочем, Соня не разбиралась в мужских одеколонах, а этот ей просто сразу понравился. У него была мощная шея, красиво очерченный подбородок, покрытый рыжеватой щетиной. Такая легкая небритость Соне тоже всегда нравилась. На картинках, разумеется, да еще в иностранных фильмах, где все мужественные герои были всегда слегка небриты. Губы казались шелковым флером на ее губах, мягкие, очень нежные. Из-под ресниц Соня видела его глаза — темные, практически черные, казавшиеся бездонными колодцами, на дне которых таилась легкая опасность и еще, пожалуй, неизбежность.

Покорившись этой неизбежности, Соня закрыла глаза и ответила на поцелуй.

* * *

Никогда-никогда-никогда молодые люди не вызывали у Насти Пальниковой никакого интереса. Они казались пустыми и поверхностными, маменькими сынками или безбашенными придурками, мажорами или нищебродами. Они либо пускали пыль в глаза, либо показывали полное равнодушие к кому-либо, кроме себя, любимых. Они не умели не то чтобы завоевывать женщину, а даже ухаживать за ней.

— Настоящие мужчины вымерли, как мамонты, — говорила Настя маме. — Они закончились на поколении папы, дяди Гоши, дяди Вани Бунина и Глашкиного отца. Вот те, кому сейчас за сорок, умеют себя вести с дамой, а мои сверстники ни ступить, ни молвить не умеют, как говорится.

— Так ты что, на сорокалетнего мужа нацелилась? — Мама прищуривала один глаз, выражение лица у нее становилось ироническое. — Так ведь «папики» только как любовники хороши, на время, для обеспечения материального достатка. А ни душе, ни сердцу, ни, прости меня за цинизм, телу они ничего дать не могут.

— Ни на кого я не нацелилась, я просто рассуждаю, — огрызнулась Настя и тут же, не в силах сдержать любопытство, уточнила: — А что, у дяди Гоши в постели проблемы?

— Почему? — У матери глаза полезли на лоб от такого предположения.

— Ну, ты сказала, что сорокалетние мужчины не могут ничего дать телу.

Мама усмехнулась и погладила дочь по голове.

— Я не это имела в виду. Просто если ты влюбишься в мужчину за сорок, когда тебе сейчас всего двадцать один, то все будет хорошо и прекрасно, в том числе секс. Но когда тебе будет сорок, ему окажется к семидесяти. Ты будешь в полном расцвете сил, интересов, желаний, а его будет волновать только аденома предстательной железы. Понимаешь?

— Я вовсе не собираюсь замуж за мужчину за сорок. — Настя начала сердиться, потому что всегда в беседах с мамой рано или поздно выяснялось, что они разговаривают на разных языках. — Я всего лишь хочу сказать, что мне неинтересны сверстники.

Сейчас Настя вспоминала этот примерно полугодовой давности разговор до мельчайших деталей, потому что впервые встретила мужчину, который ее заинтересовал. Этим мужчиной оказался Денис Менделеев, шеф-повар ее любимого ресторана и брат ее преподавательницы.

Преподавательница, кстати, тоже оказалась классная, по крайней мере, самообладание, с которым она полезла в запечатанную квартиру и с которым потом разговаривала с возмущенным братом, произвело на Настю неизгладимое впечатление. Но сам брат…

В нем было очень много мужского, того настоящего, что Настя встречала только в родительских сверстниках. Он был моложе, на вид лет тридцать, но имел взрослый взгляд состоявшегося человека, который точно знает, что именно хочет от жизни. И цену себе знает тоже.