Дьявол кроется в мелочах

И чувство счастья от того, что девочка, которая нравилась ему так сильно, что он начинал заикаться, согласилась с ним потанцевать, он хорошо помнил тоже. Это было классе в девятом, кажется. Имя этой девочки растворилось в памяти, стерлось за ненадобностью, а вот ощущение счастья, чуть терпкого, головокружительного, кажущегося немного невероятным, осталось. Такое непохожее на восторг от возможности не ходить в школу, а остаться дома и читать интересную книжку, и в то же время такое знакомое.

Он был счастлив, возвращаясь с тяжелой и опасной спецоперации. Потому что был жив, потому что знал, что хорошо сделал свою работу, потому что глаз его был зорок, движения быстрыми, интуиция звериной, товарищи рядом. Он был счастлив, когда женился на Нине. Безумно счастлив, когда родилась Наташка, и свои ощущения в тот момент, когда он впервые взял ее в руки, он тоже забыл. Оно просто все время жило где-то внутри, рядом со счастьем от открытия первого ресторана, от побед Дениса Менделеева на престижном конкурсе, от обладания зданием под новый ресторан, отбитым у конкурентов в нелегкой борьбе.

Феодосий Лаврецкий умел быть счастливым, и сейчас счастье, новое, пока не очень изведанное и привычное, снова наполняло его целиком. И источником этого счастья была живущая в его доме Соня Менделеева.

При этом заботы и неприятности никуда не девались.

Игорь Махов неторопливо вел свое расследование, выясняя, кто именно уже дважды покушался на его жизнь. Полиция разбиралась с поджогом Сониной квартиры и убийством профессора Ровенского. Сотрудники ссорились и мирились, поставщики подводили, клиенты иногда бывали недовольны. Но все это ничуть не омрачало того счастья, которое опять, в который уже раз, заливало Лаврецкого с головой, потому что, как он справедливо полагал, все неприятности были обязательной частью жизни, а также платой за саму возможность счастья.

О нависшей над ним опасности он не забывал ни на минуту, стараясь подладить ритм бытия под необходимость быть осторожным. Он помнил о неведомом стрелке и никогда не выходил на открытые пространства. Носить бронежилет, скрывая его от мамы и от Сони, было непросто, но он старался, поскольку не терпел пустой бравады.

Он тщательно продумывал маршруты и никому не говорил о них заранее. Он проинструктировал учительницу в школе, что Наташу могут отдавать только ему или его заместителю Сашке Веретьеву. Он ездил только с водителем, запретив тому отлучаться от машины даже на пару минут.

Он, как мог, пытался уговорить Соню не ходить на похороны Ровенского. Отпускать ее одну было нельзя, а появляться в толпе при таком скоплении народу ему было опасно. Неведомый преступник мог воспользоваться случаем, и Лаврецкому совершенно не улыбалось получить на похоронах шило в бок.

Соня категорично заявила, что на похороны научного руководителя пойдет во что бы то ни стало, и он, скрипя зубами, отправил с ней Дениса и все того же Веретьева. К счастью, все обошлось, вот только Соня возвратилась с кладбища какая-то тихая и задумчивая, а на все его расспросы отвечала только, что видела на похоронах человека, которому там совсем нечего было делать. И пояснить отказалась.

Феодосий, впрочем, и не настаивал. Все эти дни, безумно счастливые, максимально тревожные, он, что называется, спинным мозгом чувствовал, что за ним следят. Интересно, что опасения за свою жизнь он при этом не испытывал. Тот, кто ходил за ним по пятам, не собирался убивать. Он только собирал информацию. Это Феодосий ощущал своим внутренним чутьем, которое у него было воистину звериным. Вот только вычислить этого человека или заметить его не мог, как ни старался.

Слежка продолжалась чуть меньше недели, а потом вдруг пропала.

Лаврецкий и сам не мог объяснить, откуда он это знает. Просто в субботу вышел утром из дома, выехал за ворота и где-то на полпути до работы понял, что сегодня за ним нет хвоста. Из этого обстоятельства могли вытекать два следствия. Первое, маловероятное, что его наконец-то оставили в покое. И второе, малоутешительное, что неведомый преступник наконец точно придумал, где и как его убьет.

Феодосий снова прислушался к себе, в который уже раз убеждаясь, что страха внутри нет и предчувствия скорой смерти тоже. Что это значит? Планы его врага изменились? Или это Лаврецкий утратил свое знаменитое чутье, расслабившись от наслаждения, даруемого ему Соней? Нет, он был собран и мыслил четко. Голова его работала как часы, и в теле не было ни капли расслабленности, как будто он находился на спецзадании. Что тогда? Понимания не было, слежки и предчувствия опасности тоже. Странно.

Он доехал до работы, хотел было, плюнув на предосторожности, оставить машину перед входом, но не стал изменять заведенному самим же правилу — загнал за ворота. Вылез из машины, привычно взглянув на слуховое окно дома напротив. Оттуда ему точно не могла больше грозить опасность. Сашка Веретьев хорошо знал свое дело.

Феодосий чуть усмехнулся, зашел в офис, поднялся по лестнице. В приемной, несмотря на выходной, поливала цветы так и не уволившаяся Светлана.