Дьявол кроется в мелочах

Каблучки ее ботиночек стучали по уже полностью оголившемуся от снега асфальту. Соня шла, не глядя, продолжая рыться в сумке, и с размаху налетела на кого-то, чуть не упав.

— Ой, извините.

Она подняла голову и увидела перед собой молодого, небрежно одетого мужчину. Было в нем что-то смутно знакомое. Соня бы голову отдала на отсечение, что когда-то раньше с ним встречалась, но вот когда и при каких обстоятельствах?

В глазах у мужчины отразилось изумление, как будто он не ожидал ее увидеть, впрочем, быстро сменившееся страхом, чуть ли не паникой.

Соня отметила это краешком сознания, потому что уже торопилась дальше. Именно в этот момент у нее зазвонил телефон, это был Феодосий, и его ласковый голос, разогнавший серую хмарь дня, был сейчас самым главным, самым важным, что могло быть в жизни.

— Привет, — сказала она. — Как ты? Как твои переговоры?

— Закончились полной победой, — сказал голос Лаврецкого в трубке. — Мне так хотелось побыстрее расквитаться с делами и рвануть обратно к тебе, что я был чертовски убедительным. Сейчас мы с Денисом перекусим что-нибудь и выезжаем. Жди меня, хорошо?

— Жду, — засмеялась Соня. — Я тебя жду с того момента, как утром за тобой закрылась дверь. Сейчас куплю манго и поеду к Наташе. Мы будем делать уроки, есть манго и ждать тебя.

— Я тебя люблю, — сказал Феодосий, и в голосе его было столько нежности, что у Сони перехватило дыхание.

Она не успела ответить, потому что он уже нажал отбой.

Соня механически продолжала идти ко входу в магазин, улыбаясь воспоминаниям о его голосе, а главное, в словах. Ей никто и никогда не говорил, что любит ее. Кроме мамы и папы, и еще, разумеется, Дениса. Даже первый муж умудрился жениться на ней, а потом прожить вместе два года, не используя этого выражения. Первый муж…

Соня остановилась как вкопанная, потому что осознала, что мужчина, которого она только что толкнула на улице, как раз и был ее первым мужем.

Что же это получается? Она его не узнала? Не узнала человека, с которым ходила в загс, два года спала в одной постели, считала близким и родным?

Еще совсем недавно она ни за что бы не поверила, что так бывает, что такое может быть, но факт оставался фактом. Все, что осталось в прошлой жизни, больше не имело значения, а потому было покрыто туманной дымкой, скрадывающей очертания предметов и явлений. Был ее первый муж Вадим, было огорчение по поводу его несовершенства, их расставания, незадавшейся жизни. И не стало. Вот и хорошо.

Стряхнув с себя любые мысли по поводу прошлого, к которому, несомненно, относился и противный сосед, Соня решительно вошла в магазин и зашагала к полкам с фруктами. Ее нынешняя жизнь была сладкой, яркой, сочной и счастливой.

* * *

Феодосий Лаврецкий был уверен в том, что человек может быть счастлив в любых обстоятельствах. Просто, в зависимости от этих самых обстоятельств, чувство счастья появлялось в результате запуска различных механизмов, вызывалось разными причинами и проявлялось по-своему.

К примеру, он хорошо помнил, что именно делало его счастливым в детстве. До сих пор он мог до мельчайших подробностей описать то зимнее утро, когда, проснувшись, обнаружил, что на часах уже восемь, а это значит, что уроки уже начались, а его почему-то никто не разбудил. Он вылез из-под одеяла, ступил босыми ногами на ледяное дерево половиц, выбрался в гостиную, где горел свет и еле слышно, чтобы не разбудить его, бормотал телевизор.

Вкусно пахло оладьями, испеченными мамой к завтраку, и это было удивительно вдвойне, потому что обычно она пекла оладьи только в выходные. На неделе для этого нужно было вставать на полчаса раньше, и маму они с отцом берегли, предпочитая мужскую яичницу, которую папа жарил на сале, а Феодосий, когда была его очередь дежурить по кухне, просто на сливочном масле.

— Мам, ты что меня не разбудила? — с укоризной спросил он у матери, которая уже стояла в прихожей, накручивая поверх шубки сложный, очень теплый шарф. — Я же в школу опоздал.

— А тебе сегодня не надо в школу. — Мама сделала шаг, наклонилась, поцеловала его в макушку. Пахнуло приятными сложными духами и еще самой мамой, ее родным, ни с чем не спутываемым запахом. — На улице минус сорок три. По радио объявили, что уроки на сегодня отменяются.

Понимание, что в школу можно не ходить, а вместо этого остаться дома, одному, забраться обратно под одеяло, прихватив с собой чашку с чаем, тарелку с оладьями и розетку с клубничным вареньем, нахлынуло стремительно. А главное — можно было закончить книжку про графа Монте-Кристо, в которой и читать-то осталось всего ничего, но с вечера родители запретили, отправили спать, предусмотрительно позаботившись о том, чтобы сын втихаря не читал, накрывшись с головой одеялом. И от этого двенадцатилетний Феодосий стал так счастлив, что ему даже стало горячо голове и ногам, по-прежнему переступающим на холодном полу, и сердцу, трепыхавшемуся в груди.

«Затопило счастьем», — вот как про это писали.