Дьявол в ее постели

– Знаешь, до убийства мне не вспоминается об этом месте ничего дурного. Только хорошее. Весенние праздники в деревне. Домашний театр, где студенты ставили для нас комедии. Запах свежеиспеченного хлеба: он будил меня по утрам, я отправлялась на кухню и встречала по дороге Харгрейва, который шел к папе с утренним докладом… – Глаза ее подозрительно заблестели; она сморгнула влагу и закашлялась. – Особенно я любила лето. Бегать по лабиринту, чистить фонтан…

– Харгрейв с утренним докладом? – удивился он. – Когда это ты вставала раньше полудня? – Он усмехнулся и рассеянно погладил подбородок с крохотным шрамом-выбоиной. – И фонтан чистили мы с Пип, а ты всегда только смотрела.

Она смущенно опустила ресницы, и Чандлер немедленно пожалел, что это сказал. Он обвел пальцами изгиб ее плеча, затем повел руку вниз и сплел ее пальцы со своими.

– За все сокровища мира я не позволил бы тебе испачкать руки! – И он поднес ее руку к губам, а она смотрела так, словно от этих слов и от поцелуя ей было физически больно. – Я просто хотел сказать: тяжело узнать такое счастье, а потом полностью и бесповоротно его лишиться.

Она кивнула, кажется, не вполне успокоенная.

– А мы уверены, что все остальные погибли? Может быть, удалось выжить кому-то еще?

Он покачал головой, вспоминая, как долго и тщетно на это надеялся.

– Мне удалось вывести из дома Пиппу, но ее ранили в ногу. Бедняжка не могла идти. Я спрятал ее под корнями дерева, а сам попытался отвлечь убийц и увести в лес. Меня подстрелили. – При этом воспоминании вновь заныли старые шрамы на спине. – Я валялся на земле, думая, что умираю, а вокруг гремели выстрелы. Много. А потом я услышал, как они говорят между собой: прикончили всех, кто пытался бежать, осталось только отнести их обратно и бросить в огонь.

Он очень старался не думать о бедной Пип. Не вспоминать. После всего, через что они прошли, чтобы спастись от пожара, мысль, что ее снова бросили в огонь, была невыносима.

– Но ты ведь не видел, как она умерла. Что, если… – Франческа умолкла в нерешимости, играя выбившейся из косы прядью. – Что, если ей удалось бежать? Если она выжила?

В глазах ее читалась такая отчаянная мольба, что он отвернулся.

– Если так, надеюсь, сейчас она где-нибудь далеко отсюда… и у нее все хорошо.

«Пусть никогда не узнает, что во всем виноваты ее родители, пусть не стыдится их», – мысленно добавил он.

– Ты был героем, когда спасал ее, – тихо сказала Франческа. – Когда не бросил одну, помог пройти через это испытание. Скажи, ты… ее помнишь?

Он невольно фыркнул.

– Помню, конечно! Упрямая, своевольная, никогда не умела держать язык за зубами. Просто дикарка.

– Значит, она тебе не нравилась? – В голосе Франчески прозвучала такая боль, что Чандлер внимательно взглянул на нее.

Он не любил вспоминать. Не хотел. Но она, как видно, относилась к этому иначе. И быть может, им, буквально прошедшим вместе сквозь огонь, настало время обменяться воспоминаниями. В его памяти всплыло: Пиппа и Франческа были лучшими подругами.

Быть может, ради погибшей подруги она и затеяла свою вендетту?

Пиппа Харгрейв. Он постарался представить ее как можно четче. Пухленькая, даже, пожалуй, толстенькая: она была поздним и единственным ребенком, и родители ни в чем ей не отказывали. Белокурая, избалованная, шумная, готовая по любому поводу громко высказывать свое мнение. Но когда он входил в комнату, она улыбалась, как солнышко, сияя щербинами на месте молочных зубов. Деклан привык, что люди к нему равнодушны или воспринимают как обузу, и любил Пиппу за то, что она так ему радовалась. За то, что смеялась всем его шуткам и делала все, о чем бы он ни попросил.

Пиппу обожал Фердинанд. Деклану это казалось смешным: худенького болезненного мальчика Пиппа превосходила во всех отношениях: и физически, и по характеру. Думая об их будущем, он представлял себе, как старый граф не разрешает им жениться, и Ферди с Пиппой прячутся по кустам, а потом тайком воспитывают целый выводок незаконнорожденных Кавендишей… Впрочем, одного у Пип не отнять: она была фантастически честной.

– Она была мне очень дорога, – искренне ответил он. – Как младшая сестренка, которую… которой у меня никогда не было. Она умела пламенно браниться и также пламенно любить. И была… бесстрашной до самого конца – даже тогда, черт возьми, бесстрашной.

Вновь взглянув на Франческу, он увидел, что на ресницах у нее, как драгоценные камни, блестят слезы.

– Я помню, – мягко добавил он, – тебя она любила как сестру. Думаю, она очень гордилась бы тем, какой ты теперь стала.

Она покачала головой, несколько раз мучительно сглотнула.

– Знаешь, она любила тебя. Была просто одержима тобой.

В памяти у него всплыли последние минуты рядом с Пиппой. За несколько мгновений до ее гибели. Она обняла его – с неожиданной силой – и поцеловала в губы.

И прошептала: «Я люблю тебя!»

Черт! Черт! Черт!

– Если так… тогда, пожалуй, даже лучше, что она умерла.