Дьявол в ее постели

Та часть ее разума, что еще способна была воспринимать, восхищалась его мужественной красотой. Разворотом плеч, шириной и объемом груди. Сеткой вен на мощных руках. Все это отвлекало от последних болезненных ощущений.

– Франческа! Франческа, взгляни на меня!

Какая-то смутная тоска в его голосе заставила ее поднять взгляд; и то, что прочла Франческа в его глазах, поразило ее в самое сердце.

Она заключила его лицо в ладони и поцеловала, снимая с его губ собственный нектар.

Ничего иного Чандлер и не желал.

Он входил в нее неторопливыми плавными толчками и с каждым толчком ощущал, как вокруг его орудия, словно упругие усики плюща, обвиваются содрогания ее эротического наслаждения.

Непривычные чувства на лице – изумление и трепет – смягчили дикую, неукротимую красоту и придали Чандлеру какую-то трогательную прелесть.

Оба молчали. Не издавали почти никаких звуков, если не считать трения плоти о плоть. Общались вдохами, и выдохами, и трепетом ресниц.

Франческа сосредоточилась на его жаре внутри себя и тепле вокруг. Непривычное чувство обладания охватило ее, и она отчаянно вцепилась в это чувство, так же сильно, как цеплялась за своего возлюбленного.

Сколько всего говорила ему, не сказав ни слова! Как глубоко, отчаянно тосковала без него. Как жалеет о тайнах, которые должна хранить даже от него – и особенно о том, что она не та, за кого он ее принимает. Не та, кого он действительно хочет. Но готова стать для него кем угодно, чем угодно. Что разлука с ним стала для нее величайшей трагедией; что его наслаждение будет для нее величайшим достижением.

А сама его жизнь – величайшей радостью.

Как жаждала, чтобы он прочел ее мысли, услышал беззвучную речь! Но взгляд его, устремленный на нее, был полон лишь огня и желания, окрашен лишь первобытными животными инстинктами.

Нет, кажется, еще и нежностью. И может быть – как говорил Чандлер – надеждой.

Не любовью – разумеется, нет. Боги не так к ней добры. Но надежда… что ж, с этим можно жить.

Чего еще желать, если есть надежда?

Франческа и не представляла, как глубоки ее чувства, до тех пор, пока Чандлер, нагнув голову, не поцеловал ее в висок, прямо в катящуюся слезинку.

Она прижалась щекой к его щеке, всем своим существом впитывая колючую щетину. Какое-то давление росло в ней, сладкая тянущая боль прокатывалась по костям и рассеивалась в крови. Оно не достигало кульминации, и ей этого было и не нужно. Франческа не хотела спешить. Она оставалась здесь, в этом самом мгновении и наслаждалась каждой секундой.

Она хотела бы вечно смотреть ему в глаза и гадать, какого же они цвета. Хотела ощущать все: от горячей плоти внутри нее до щекотания волосков на бедрах, скользивших по ее ногам.

Ах, если бы этот миг никогда не кончался! Если бы не наступило завтра!

Однако, едва она об этом подумала, он начался двигаться резче, энергичнее, уже не так бережно – хоть Франческа и понимала, что он по-прежнему следит за своими движениями и не дает желанию разогнаться в полную силу. Она чувствовала, как растет он внутри нее. Как пульсирует, как давит на стенки ее пещеры.

А затем Чандлер выкрикнул ее имя так, как умирающие призывают своих богов:

– Франческа!

Ее имя. Не ее имя.

Мышцы напряглись, мучительно вздулись, а в следующий миг что-то жидкое и жаркое брызнуло в нее и теплом разлилось по животу. Длилось ли это вечность или только пару секунд – она не знала; в этот миг Франческа забыла о времени.

Чандлер уронил голову и замер, не выходя. Снова прошептал имя Франчески и теперь оно прозвучало как вопрос.

Она покачала головой и подтолкнула его, чтобы он подвинулся, а сама перекатилась на бок и выключила свет.

Он заворочался, прижался к ней сзади.

– Я…

Но она повернулась и прижала пальцы к его губам, еще хранящим ее сокровенный сок.

– Завтра, – прошептала она. Завтра они скажут друг другу все, что должны сказать.

Губы его в темноте напряглись, словно он хотел поспорить, но затем расслабились.

– Завтра, – согласился он.

Они лежали рядом и слушали бурю за окном. Дыхание Чандлера становилось все медленнее, все глубже, и наконец перешло в ровное и спокойное.

Но Франческа спать не собиралась. Не хотела пропустить ни единой секунды рядом с ним.

Буря утихла, так и не превратившись в дождь. Из-за туч выплыла луна и осветила лицо спящего мужчины бледным призрачным светом. Чандлер, думала Франческа, – создание ночи, и этот самый глухой и темный час суток – его час. Он живет во тьме. Облечен во тьму. Тьма – часть его плоти и крови.

– Я люблю тебя! – прошептала она.

По крайней мере, это не изменилось. Будь он Декланом Чандлером, Чандлером Элквистом, лордом Дрейком или самим Дьяволом – она его любит.

По-прежнему.

Навсегда.

– «Из чего бы ни были сотворены наши души, твоя душа и моя – одно»[3], – прошептала она.

Во сне черты его смягчились: суровый, несгибаемый мужчина вновь превратился в мальчика, которого она любила давным-давно.

Склонившись, она прошептала ему на ухо свое имя – настоящее имя. Открыла свою тайну тому, кто не мог ее услышать. Во многом Франческа была отважной, даже бесстрашной, но не могла победить страх, который хранило ее сердце.