Дьявол в мелочах

Я выхожу из ванной комнаты, зябко кутаясь в теплый махровый халат, и, подойдя к двери своей спальни, на мгновение замираю от того, что вижу там. Несколько секунд все мое существо противится, отказываясь верить в происходящее, но на смену шоку быстро приходит возмущение, и я с нечленораздельным криком кидаюсь к столу, у которого стоит мама и читает мой дневник.

— Отдай, — я пытаюсь выхватить у нее из рук записную книжку в пухлой сиреневой обложке, которой поверяла все свои мысли, страхи и мечты. То, чего не должен знать никто. А особенно женщина, которая меня родила, но совершенно мной не интересуется.

Мать кидает дневник на стол, кривя от презрения губы, и от этого жеста внутри меня все закипает, и нервы резко летят ко всем чертям, как лопнувшие внезапно струны.

— Как ты смеешь? — мне хочется кричать, но вместо этого я с трудом выталкиваю из горла слова, придавленные комком обиды и неприятия того, что мать позволила себе влезть туда, куда ей не было хода. Грязно проникнуть в то, что никогда не волновало ее прежде.

— Хотела знать, что в голове у моей дочери, — отвечает она с виду спокойно, но я вижу, что еле сдерживается, чтобы не перейти на крик.

— Ты могла бы просто спросить, — голос подводит, комкая некоторые звуки, и я чувствую, что начинаю задыхаться.

— Зачем? Сомневаюсь, что ты рассказала бы мне о своих сексуальных похождениях в интернете, как, впрочем, и в школе, — на последних словах мать наконец срывается, переходя на крик и ее голос, внезапно ставший неприятным и визгливым, больно бьет по надорванным нервам. Я жадно хватаю воздух короткими глотками, но от последующей маминой фразы внезапно забываю, как вообще дышать.

— Вот уж не думала, что воспитала шлюху, — мать выплевывает эти слова со всем возможным отвращением и во мне что-то окончательно обрывается и ломается. Из горла вырывается короткое рыдание и по щекам начинают неконтролируемо бежать слезы. Я не понимаю, как она может говорить мне все это. Мне — своей дочери, которая никогда не давала повода к подобному. Дочери, которая после школы чаще всего идет прямиком домой, предпочитая гулянкам замкнутый мир книг. Которая усердно занимается, чтобы ей угодить и никогда не задерживается допоздна, не предупредив. Дочери, которая не шляется по дискотекам и барам, как большинство ее одноклассников. Когда же, когда, Господи, по ее мнению я могла стать шлюхой?

Соленая влага течет по лицу безостановочно, мне хочется забиться в какой-нибудь темный угол, скрывшись ото всех, и просто рыдать. А еще — больше никогда не видеть женщину, которая говорит чудовищные вещи, недостойные той, что зовется теплым словом "мама".

— За что ты так? Что я тебе сделала? — слова чередуются с рыданиями, которые я уже не в силах сдерживать.

— А ты? Я кормлю и одеваю тебя не для того, чтобы меня вызывали в школу и спрашивали, когда ты успела залететь. Господи, как я жалею, что вообще тебя родила, — выкрикнув последнюю фразу, тупым ножом пронзающую мою грудь, она выбегает из комнаты, громко хлопая дверью. Я сползаю на пол, бессознательно продолжая надрывно рыдать и, обхватив себя руками, неосознанно раскачиваюсь из стороны в сторону. Через минуту мать возвращается, заставляя меня дрогнуть и напрячься в ожидании очередной жестокости, которую она, видимо, не успела добавить.

— Завтра на первый урок ты не идешь, — цедит она сквозь зубы. — Встанешь в половине седьмого и я поведу тебя к гинекологу.

Дверь за ней захлопывается, а во мне с новой силой просыпается злость. Я хватаю дневник и, выдирая из него с остервенением листы, рву их на мелкие кусочки. Слезы падают на исписанные страницы, размывая чернила, а вместе с ними и все, о чем я мечтала и во что верила.

На следующее утро мы не разговариваем. Молча идем в больницу, молча сидим перед кабинетом, ожидая своей очереди. После бессонной ночи, половина которой была проведена в иссушающих рыданиях, внутри у меня наконец воцаряется блаженная пустота. Пусто в душе, пусто в глазах, безразлично оббегающих окружающую меня обстановку. Потрескавшиеся кое-где стены, старые скамейки с надорванной на сиденье кожей, пожухлая пальма в углу… все настолько жалкое и угрюмое, что меня охватывает чувство безысходности. И я вдруг отчетливо понимаю, чего хочу дальше: уехать. Уехать подальше от этого маленького городка, где в твои дела суют от скуки нос все, кому не лень. Уехать подальше от глупых, недалеких людей, бездумно клеящих на тебя ярлыки. Уехать подальше от родителей, ни одному из которых не нужна. Как было бы хорошо после школы поступить в какой-нибудь ВУЗ в Москве или Питере… и плевать, что мать этого не одобрит. Отныне мне вообще плевать на ее мнение, которое и так уже прекрасно известно.