Дьявол в мелочах

Может быть, следует обратиться к отцу. Может быть, он поймет. На миг к горлу подкатывает тошнота при воспоминании о чужой женщине на его кухне, но — только на миг. Потому что на смену этому воспоминанию приходит другое — мать, какой она была вчера — с выпученными от бешенства глазами, выплевывающая злые, ядовитые слова. Впервые я начинаю понимать отца в его желании уйти из семьи.

Как хотелось бы сейчас пойти к нему. В дом детства из простого белого кирпича, с дорожкой, ведущей от ворот до крыльца, что выложена из старых, потемневших досок. Но я знаю, что и там меня уже никто не ждет.

Наконец настает и моя очередь. Я встаю, прохожу в кабинет, машинально раздеваюсь и занимаю место в кресле. Врач изучает мою карточку, потом начинает задавать стандартные вопросы:

— Когда были месячные в последний раз?

— Неделю назад.

— Есть какие-нибудь жалобы?

— Нет.

Осмотр проходит быстро. Закончив, гинеколог недоуменно хмурится, пока я быстро натягиваю на себя одежду.

— Странно, — произносит она вслух, быстро записывая что-то в карточке, — твоя мама сказала, что ты беременна, а ты девственница. Как это возможно?

— О ее странных фантазиях вам лучше спросить у нее самой, — сухо отвечаю я и выхожу из кабинета.

Мать догоняет меня на полпути к школе. От того, что запыхалась, говорит прерывисто, но негромко, и ее голос больше напоминает мне шипение.

— Ты зачем наврала?

Я. Наврала. Господи…

Я начинаю громко хохотать от абсурдности происходящего. Думала, что ничему уже не удивлюсь, но матери удается поражать меня снова и снова. После вызова в школу я ожидала от нее многого, но только не того, что услышала вчера. Думала, что она снова вырвет из компьютера провод, наорет за то, что я выставила себя дурой, но никак не была готова к тому, что случилось в итоге. Как и сейчас, когда она обвиняет меня в том, что придумала сама.

— Ты выставила меня дурой, — снова набрасывается мать, не дождавшись ответа. Я смотрю на нее с сожалением, потом пожимаю плечами и, повернувшись спиной, иду прочь. Мне просто нечего сказать человеку, который готов, ни в чем не разбираясь, верить кому угодно, кроме родного ребенка.

Я не сразу понимаю, что снова плачу. Глупо, но я действительно думала, что она извинится, когда поймет, что неправа. Наивная дурочка Соня.

Убедившись, что мать не идет следом, я сбавляю темп ходьбы. Первый урок я уже пропустила, а до второго времени еще много. Более, чем достаточно, чтобы привести себя в порядок и войти в школу так, словно не мое имя трепали сейчас все, кому не лень.

В кармане вибрирует Нокиа и я, нащупав озябшими руками, достаю телефон, чтобы прочесть входящее смс.

"Дочь, что-то ты давно не заходила".

Папа. Неужели эта тетя Люда ни о чем ему не сказала?

"Я заходила", — печатаю я в ответ. Колеблюсь, борясь с желанием попросить забрать меня к себе, но в итоге отправляю смс, как есть.

Ответ приходит не сразу. И не приносит ни малейшего облегчения.

"Соня, ты извини меня. Не знал, как тебе сказать".

Значит, знает, что я виделась с его "подругой". Знает, но не собирается ничего обсуждать. Как и тогда, при разводе, когда обоим было наплевать на мое мнение. Просто взяли и разъехались. Ничего не объясняя, не предупреждая, словно так и надо.

"Ок", — коротко пишу я в ответ, чувствуя, как устала от всего этого дерьма, которое совершенно не заслужила.

Я подхожу к школе с черного хода. Достаю зеркало, чтобы убедиться, что непрошеные слезы не испортили мой макияж. На лице у меня — боевой раскрас. Целая тонна косметики, призванная скрыть под собой владеющие мной боль и растерянность.

Вторым уроком сегодня идет физика. Я вхожу в класс с гордо поднятой головой, обвожу глазами лица, на которых написан плохо скрываемый интерес и, усмехаясь, иду прямиком к Романову.

Место рядом с ним как всегда пустует, потому что с тех пор, как нам разрешили садиться так, как хочется, не нашлось сумасшедших, желающих разделить одну парту с дьяволом. До этого самого момента.

Я решительно ставлю рюкзак на Димину парту и плюхаюсь на стул рядом с ним. Неторопливо вытаскиваю учебник, тетради и пенал, и, покончив с этим, говорю — негромко, но и не переходя на шепот, пусть все слушают, если хотят — настороженно наблюдающему за мной Романову:

— Я обдумала твое предложение. Но следовать ему не собираюсь, нравится тебе это или нет.

"Твой ход, Романов", — думаю я, невидяще глядя в учебник и ожидая, что предпримет Дима. Если встанет сейчас и отсядет — то добьет меня окончательно. А если останется… если останется, то, видит Бог, я уже никогда не повернусь к нему спиной.

К школе в то утро я пришел в числе первых. Долго стоял на крыльце, засунув руки в карманы "пилота". Перчатки не взял — назло отчиму, чья потребность в том, чтобы у меня все было хорошо, раздражала сильнее с каждым днем.

Прозвенел звонок на первый урок, а я все стоял и ждал Соню. Всматривался в угол дома, из-за которого она обычно выходила, но так никого и не увидел. Мимо толпами шли ученики, среди которых были и традиционно гогочущие одноклассники. Но дела до них мне нет — в голове, словно по кругу, всплывают обрывки разговора в парке.