Дьявол в музыке (ЛП)

Франческа и Валериано держались вместе и, кажется, обретали спокойствие, видя друг друга, несмотря на угрозу Франческе. Карло время от времени бросал на певца озадаченные взгляды, как будто не мог поверить, что за сутки потерял одного племянника, но обрёл другого. Только де ла Марк был бодр. С каждым часом он всё больше и больше походил на кота, наевшегося сливок. Джулиан должен был понять причину.

По спальням все разошлись рано. Гримани выставил солдат у дверей, но маркеза воспротивилась.

- Если вы думаете, что мы сбежим, вы можете просто поставить стражу у дверей виллы и под окнами. Или вы хотите, чтобы ваши люди подслушивали у замочных скважин?

Гримани нехотя убрал солдат вниз, и все отправились спать. Но Джулиан не спешил раздеваться.

- Разве ты не идешь спать? – спросил МакГрегор.

- Пока нет. Мне нужно поговорить с Брокером о завтрашней поездке в Милан. Я хочу, чтобы в моё отсутствие он кое о чём позаботился.

- Разве ты не возьмёшь его с собой?

- Я еду всего на день, и, вероятно, смогу позаботиться о себе такой короткий срок.

- Тогда почему ты просто не позвонишь ему? Ты ведь не можешь лечь спать без того, чтобы он квохтал вокруг тебя.

- Я поговорю с ним в помещении для слуг. Там мы сможем говорить по-английски, не боясь, что над подслушает тот, кто знает язык. Я скоро вернусь, не нужно меня ждать. Доброй ночи, мой дорогой друг.

Он вышел в широкий, тихий коридор, освещаемый лишь лампами в обоих концах. Кестрель почувствовал укол совести за то, что обманул МакГрегора – он поговорит с Брокером лишь завтра утром. А сегодня ночью его ждёт более важное дело.

Рядом с их комнатой была дверь, ведущая на лестницу для прислуги. Он бесшумно скользнул за неё и прикрыл дверь за собой, оставив щёлку, через которую можно было выглядывать. С такого поста он мог видеть главную лестницу и комнаты по обе стороны от неё – Беатриче и де ла Марка. Теперь не оставалось ничего, кроме как следить за дверью француза и ждать.

Шли минуты. Церковные колокола отбили одиннадцать, потом половину двенадцатого. К Джулиану подкрадывалась усталость. Быть может, он только вообразил, что де ла Марк замышляет какую-то дьявольщину. Но он не мог покинуть до пост – не до полуночи, столь любимой всеми влюблёнными и заговорщиками. Кестрель прислонился к стене, пытаясь устроиться поудобнее, не отрывая глаз от щели.

В церкви пробили полночь. Ничего не происходило. Джулиан выпрямился и начал открывать дверь. И в тот же миг в другом конца коридора раздался звук.

Дверь комнаты де ла Марка приоткрылась. Показалась голова француза, он окинул зал быстрым взглядом и вышел, бесшумно закрыв дверь за собой и на цыпочка прошёл к главной лестнице. Джулиан затаил дыхание. Де ла Марк миновал лестницу и подошёл к двери Беатриче.

Он осторожно трижды постучал. Дверь мгновенно открылась. На миг лампа высветила лицо маркезы. Затем она шагнула в сторону, позволяя де ла Марку войти и закрыла дверь за собой.

Джулиан почувствовал себя так, будто получил удар в живот.

«Как часто? – гадал он. – Сколько ночей они провели вместе, пока я спал рядом?»

Конечно, ему Беатриче ничего не обещала. Она никогда не говорила, что любит его. Но она давала надежду – смотрела на него, касалась его… почему? Чтобы он раскрыл убийство? Или чтобы отвлечь его и не дать его раскрыть?

И что, чёрт побери, ему делать теперь? Больше всего сейчас он хотел затеять ссору с де ла Марком или забиться в нору – но ни то, ни другое не было практичным. Просто уйти было невыносимо. Но как он мог помешать им? Чтобы может быть более глупым и бесцельным, чем ворваться к ним с криком «Ага!»?

Внезапно в нём проснулся сыщик. Быть может, это вовсе не любовное свидание… или не только любовное? Он уже предполагал, что Беатриче и де ла Марк могли быть любовниками или политическими союзниками во время революции в Пьемонте. Он даже подозревал, что они вместе убили Лодовико. Прямо сейчас они могут говорить о чём-то важном. Может ли он подслушать их?

Как джентльмену, ему претила эта мысль. Как влюблённому она была ему отвратительна. Как сыщик, он не имел выбора. Кестрель пересёк зал, радуясь, что ковёр заглушает шаги, и приложил ухо к двери.

Она и де ла Марк говорили по-французски, так тихо, что если бы не тишина в доме, он бы ничего не разобрал.

- Но мой дорогой Гастон, - говорила Беатриче, - я лишь выполняю ваши пожелания. Мужчина не будет постоянно на что-то намекать, если не хочет, чтобы его спросили.

- О, но хотеть, чтобы его спросили – это не то же самое, что хотеть отвечать.

- Значит вы действительно знаете?

- Я в отчаянии, ангел мой, но нет, не знаю.

- Значит вы обманули меня.

- Я вынужден не согласиться. Я никогда не говорил, что знаю, кто такой Орфео.

- Вы намекали на это. И вы знаете, что я позвала вас, чтобы поговорить об этом.

- Мы говорим об этом.

- Но без толку, - её голос изменился и стал тёплым и манящим. – Ну же, дорогой мой, у тебя нет причин скрывать тайну Орфео. Если только Гримани не оказался прав, подозревая, что Орфео – это ты?

- Прости, любовь моя, но если бы это был я, то вряд ли я бы это признал.

- Ты не боишься, верно?