Дьявол в музыке (ЛП)

- Что вы сделали, когда приехали на озеро?

- Я написала Ринальдо письмо, умоляя дать мне увидеться с детьми и приехать в Милан самой молить его об этом. Я ждала ответа, как на иголках. Наконец он пришёл… но не от Ринальдо, а от Лодовико. Ринальдо передал моё письмо отцу. Маркез написал, что если я не вернусь к мужу, то никогда не увижу своих детей. Что они будут для меня так же мертвы, как если бы я похоронила их своими руками.

- У вас осталось это письмо?

- Нет. Пьетро сжёг его.

- Почему?

- Почему? – эхом переспросила с нотками страха. – Потому что оно сделано меня несчастной. Потому что ужасало меня. Почему его нельзя было сжигать?

- Этому нет причин, - успокоил Джулиан. – Я лишь поинтересовался. Когда вы получили его?

- За день или два до того, как узнали о смерти Лодовико.

- А как вы узнали о ней?

- Я не знаю. Все внезапно стали говорить об этом.

- Вы и синьор Валериано тогда уехали с озера?

- Нет, только через несколько недель, - она повесила голову. – Я пыталась испытывать сочувствие, но для меня его смерть значила лишь то, что Ринальдо может стать добрее, когда отец больше не требует наказывать меня. Я написала ему снова, и была такой смиренной, как могла. Я предлагала всё, что угодно, кроме как оставить Пьетро, если он позволит мне хотя бы один взгляд издали… - она покачала головой. – Но всё было тщетно. Он отказал мне так же, как Лодовико.

- Что случилось потом?

- Ничего. Мы с Пьетро вернулись в Венецию.

Джулиан задумался.

- Я кое-чего не понимаю. Вы сказали, что получили письмо Лодовико за день или два до его смерти. Почему вы сразу не вернулись в Венецию?

Франческа не смотрела ему в глаза.

- Я не хотела. Я надеялась, Ринальдо будет добрее или Лодовико смягчиться.

- Это было не очень вероятно, не так ли?

- Я была в отчаянии. Я жила надеждой.

- А синьор Валериано? Что думал он?

- Он не пытался убедить меня покинуть его. Он знал, сколько для меня тогда значила возможность увидеть моих детей.

- Тогда? – переспросил Джулиан. – Не сейчас?

- Сейчас прошло много времени, - осторожно сказала она. – Я смирилась с тем, что никогда их не увижу. Это часть такой далёкой жизни, что мне кажется, будто её жила какая-то другая женщина.

- Должно быть, это стало облегчением, - заметил Кестрель, - перестать скучать по ним.

Она бросила на него быстрый взгляд, и в её глазах было такое горе, что у Джулиана защемило сердце.

- Мне жаль, - он накрыл её руки своими. – Я хочу знать ваши истинные чувства. Почему вы пытаетесь прятать их?

- Теперь я всегда прячу их. Но это не имеет отношения к делу, которым занимаетесь вы. Я не хочу, чтобы Пьетро знал, сколько это для меня значит. Я годами убеждала его, что оправилась от этой потери. Пожалуйста, не выдавайте меня. Я не знаю, что он сделает, если поймёт, как с скорблю о моих дорогих детях… И как всегда буду скорбеть!

- Я ничего никому не скажу, если расследование не потребует этого. Но сейчас я не могу представить, почему оно может этого потребовать.

- Мы закончили? – с надеждой спросила она.

- Ещё нет. Я должен спросить вас о той ночи четырнадцатого марта – когда Лодовико Мальвецци убили. Где вы тогда были?

- Дома… на вилле, где остановились мы с Пьетро.

Она задержала дыхание, готовясь к следующему вопросу. Но Джулиан лишь выжидающе смотрел на неё, подняв брови. Он знал по опыту, что это заставляет человека говорить дальше куда лучше, чем расспросы. Разумеется, Франческа не могла молчать:

- Я легла в постель… Я не помню, когда, но, наверное, ещё до полуночи. Пьетро… он выехал на лошади. Он не мог уснуть. Когда он пел в опере, он бывал на ногах всю ночь – сначала на сцене, потому в кафе или на праздниках. Иногда он не мог заснуть так рано, как я, и тогда шёл гулять или ездить верхом или тихо играл музыку, чтобы беспокоить меня. Та ночь была такой, - её лицо просветлело. – Но я помню, что прошлой ночью он тоже выезжал, так что в ночь убийства не было ничего необычного.

«Вот это чрезвычайно интересно», - подумал Джулиан. Потому что кто бы не убил Лодовико, он был в Кастелло-Мальвецци в прошлую ночь, чтобы оставить посылку в перчаткой и запиской, назначающей встречу в беседке. Отъезды Валериано в эти важные ночи требовали ещё одного вопроса:

- Когда он выезжал, вы оставались одни?

- Конечно, - она произнесла это как любая жена, чья верность поставлена под сомнение. – А с кем я могла быть, когда Пьетро уезжал?

- Я не имел в виду ничего недостойного. Я лишь предположил, что ваша камеристка могла оставаться с вами.

- Нет, она спала наверху.

- Вы когда-нибудь видели дамскую оперную перчатку, украшенную зелёными листьями мирта, вышитыми шёлком, и рубиновым сердцем, что пронзено бриллиантовой булавкой?

- Нет, - она была озадачена.

- Вы не знаете никого, кто мог быть носить такую?

- Нет. Почему вы спрашиваете?

- Кто-то доставил такую перчатку маркезу Мальвецци в ночь перед убийством. Вместе с ней была записка, угрожающая раскрыть некую правду о владелице перчатке, если маркез не придёт в беседку следующей ночью на встречу.

- Как странно.

- Да. В ночь, когда маркеза убили, вы покидали свою виллу?

Её лицо запылало.