Дьявол в раю. Романы

Не вещи или, еще чище, тряпки, а туалеты! Гуров, несомненно, менялся на глазах.

Мария сияла от радости.

— Конечно, ваше величество! — милостиво разрешила она. И не преминула пустить вслед колкость: — Эгоист!

Гуров стал под душ, задернул штору. Если Юрий пишет записку — факт уже тревожный. Хуже, паршивый. Никогда опытный оперативник не станет без крайней надобности беспокоить коллегу на отдыхе. Слова «надеюсь, не понадобится» — для первоклассников. Если надеешься, то и не пишешь. А коли пишешь, значит, дела у тебя хреновые. Что могло привести сотрудника Интерпола в элитный турецкий отель? Наверняка через Турцию идут наркотики, но ведь не через этот пятизвездочный отель, где, конечно, уйма людей, но каждый из них на виду! Нечего гадать, инициатива у разработчика. Я должен молчать, ждать и не делать лишних движений.

«Шведский стол», ломившийся от изысканных яств и напитков, перечислить какие едва ли возьмется окончивший соответствующий техникум кулинар, мог поразить и не таких гурманов, как Гуров. Но поражало отсутствие пьяных и даже пьяненьких, хотя возможностей здесь — на каждом шагу. Может быть, выражение безотчетного удивления, которое можно было прочесть на лицах отдыхающих, означало одно — они не узнавали сами себя.

Устроившись поудобней в шезлонгах, Гуров и Мария предавались отдыху: он созерцал окружающий их покой, она углубилась в любимого Бунина, с чьим темно-синим томиком не расставалась, кажется, никогда.

«Благодать! Вот так бы и жить всегда», — подумал Гуров.

— Сколько, по-твоему, людей нас, бездельников, обслуживает? — сквозь нахлынувшую дремоту Гуров услышал вдруг голос Марии. Какой же ерундой она интересуется! И ответил первое пришедшее в голову:

— Семь или восемь, — имея в виду мальчишек в фирменных голубых костюмчиках, шнырявших среди лежаков и шезлонгов и разносящих кофе и колу.

— Врешь, изображаешь всезнайку!

— Возможно, и вру, — согласился Гуров лениво.

Марию буквально бесило его мгновенное признание во вранье, которое и доказывало, что человек говорит исключительно правду, а спорить, тем более доказывать, не собирается. Такая манера вести разговор ставила Гурова выше спорящих, демонстрировала безразличие к их суждению о предмете дискуссии, заодно и к ней. Он как бы заявил: «Дети, думайте что угодно, я знаю правду, этого мне достаточно». Из-за подобной ерунды между Марией и Гуровым и происходили стычки, которые временами перерастали в ссоры.

Дремоту как рукой сняло. Гуров глядел на обидевшуюся Марию с детским изумлением, потом рухнул перед ней на колени, подняв руки к небу:

— Помилуй, государыня царица! Больше не буду перечить, ни единым словом, честное пионерское!

Соседи, кто понимал, смеялись; кто же не понимал, улыбались тоже: взрослым ведь тоже надо порой подурачиться! А где как не на отдыхе?

— Ладно, прощаю! — смилостивилась Мария, потрепала Гурова по волосам.

Мир был восстановлен. Так-то оно лучше!

— Добрый вечер, господа соотечественники! Не помешаю? — К их столику подошел незнакомый Марии человек среднего возраста.

— Здравствуйте. Не помешаете. — Улыбочка у Марии вышла не то чтобы гостеприимная.

— Привет! — улыбнулся Гуров, изобразив на лице самое что ни на есть радушие.

— Еланчук Юрий Петрович, — представился подошедший.

Тут и Марии объяснять ничего не надо.

— Привет, Юрочка! — повторил Гуров, предлагая сходить за водочкой. Встреча все-таки! У него же было.

— Спасибо вам, Лев Иванович, я уже и сам большой. — Еланчук поднялся, ушел стремительно.

— Вид у него уж очень несерьезный, — поглядела Мария на Гурова.

— Моя внешность и мне порой мешает работать, — вздохнул тот в ответ, думая между тем, что события развиваются куда стремительней, чем можно было предположить.

Еланчук вернулся с огромной тарелкой снеди и запотевшим бокалом пива.

Гуров представил Марию по имени.

— Лишь у стареющих актрис известно отчество, но у многих до конца жизни остается лишь имя, — польстил Еланчук Марии. — Я видел вас в фильме «Двое на качелях». Здорово!

— Обычно говорят: «Вы были великолепны!» — улыбнулась Мария. — А «здорово» — это когда на стадионе мяч или шайбу забивают!

— Извините, ради бога! — Смущенный Еланчук склонил повинную голову. — Вы были очаровательны! — исправился он, подумав однако: «Ну и язвочка!»

Гуров, осторожно поглядывая на Марию, далеко не был уверен, что инцидент исчерпан; чувствовал по блуждающей на ее губах усмешечке, что она еще кое-что выкинет. «Бедный Еланчук!»

— Юрий Петрович, — подперев кулачком подбородок, Мария ласково смотрела на него, — вы не обидитесь, если я позволю себе дать вам совет?

— Что вы, прекрасная Мария?! — воскликнул Еланчук, не подозревая о подвохе. — Я весь внимание.

— Тогда слушайте. Имей я вашу комплекцию, ужинала бы совершенно иначе.

— Как же именно? — не стушевался Еланчук, решивший не надуваться индюком, хотя и не ожидал подобной подначки.

— Бифштекс с кровью, жареная картошка и непременно грамм сто пятьдесят русской водки!

— Вы желаете моей смерти, а я вам ничего плохого не сделал, — отшутился Еланчук, вяло ковыряя свой салат. Аппетит у него все-таки пропал.