Дьяволина Горького

Статуэтки купили итальянцы, сделкой занимался Максим. Госиздат все еще не платил, было ясно, что он и не будет платить, пока Алексей окончательно не вернется на родину. На Западе Горький уже был не моден, только немцы недавно поставили “Мать”, его самый плохой роман. И тогда Алексей предложил одному американскому издателю написать для них биографию Сталина. Речь об этом заходила и раньше, Сталин очень хотел, чтобы о нем писал Горький. Американский издатель Рей Лонг ухватился за эту идею. Тщеславный Сталин пришел в восторг, политбюро идею одобрило.

Алексей взялся за дело с главы, посвященной истории Грузии, но о Сталине в ней не было ни слова. Договор же он подписал с тем условием, что книга будет называться “Правда об СССР” и один из ее разделов напишет сам Сталин. Стараниями Муры в газете “Ивнинг стэндард” появилось сообщение, что Горький заключил соглашение с Лонгом о книге, одним из авторов которой будет Сталин. После чего в Москве собралось заседание политбюро и решило дать задний ход. На этом в истории с биографией Сталина была поставлена точка. Аванс в 2500 долларов в соответствии с договором был уже перечислен, но Рей Лонг не стал требовать его возвращения, надеясь, что через год-другой сделка все-таки состоится.

Лучшего способа саботировать написание биографии нельзя было и придумать. Он попытался, поэтому упрекнуть его не в чем.

Когда в прессе начались нападки на Лосева, Алексей пришел в неописуемую ярость. Лосеву уже в 1922 году предлагали отправиться на “философском пароходе” в Германию, но он заупрямился. Вместе с женой Лосев тайно постригся в монахи, а подобные вещи Алексея всегда брали за душу. Нападки в прессе означали, что скорее всего человек уже арестован. И действительно, Лосева к тому времени приговорили к десяти годам. Обсудив с Катериной Павловной ситуацию, они нашли решение.

Алексей выступил в “Правде” с нападками против Лосева гораздо более грубыми, чем кто бы то ни было. Он удивлялся, почему профессор еще не повесился, писал, что такие, как Лосев, опоздали умереть, что они гниют и заражают воздух запахом гниения. А Катерина Павловна отправилась на строительство Беломорканала и как председатель Политического Красного Креста подала Ягоде ходатайство о досрочном освобождении Лосева, к тому времени почти ослепшего. И он был освобожден, жена его тоже, только в газетах об этом не писали. Тогда же с них была снята судимость. А профессора Алексей направил к лучшим врачам-офтальмологам.

У них сложилось разделение труда: если требовалось кого-то спасти, Алексей лягал его в прессе, а Катерина Павловна вытаскивала из лагеря. Будучи человеком гордым, Алексей не особо интересовался, что думают о нем люди. Его интересовало, что думает о нем Бог, в которого он не верил.

Я не знаю, быть может, тот хамский, калечащий души тон, который он ради маскировки позволял себе в “Правде”, причинял вреда больше, чем приносила пользы их деятельность по вызволению тех, кого он ругал.

Тем временем он добился, чтобы на полную силу заработало издательство “Academia”, выпускавшее, как когда-то “Всемирка”, шедевры мировой литературы и русской классики. Затеял серию тематических сборников с привлечением лучших современных писателей, например многотомную “Историю Гражданской войны”. Сталин согласился, хотя было ясно, что привлеченные Горьким авторы не будут восхвалять единственного Вождя, потому что во время Гражданской войны Сталин ничем особенным не отличился. Многие писатели за счет этой работы жили. Алексей прочитал тысячи страниц, исправлял, комментировал, редактировал; проделал гигантскую работу, но все это после его смерти куда-то пропало.

Сталин пошел на то, чтобы назначить Каменева директором издательства “Academia”. К тому времени он уже не раз был изгнан из партии и опять восстановлен. Его вернули из Сибири, и он выступил с очередной, четвертой или пятой, покаянной речью. Ему разрешили остаться в Москве, и Алексей так устроил, что на Малой Никитской, где мы тогда уже обитали, Каменев обменялся рукопожатием со Сталиным. У меня бы, наверно, рука отсохла. Каменева многие уважали за его эрудицию, а Алексей его даже любил и все время пытался спасти.

На Малой Никитской бывали многие: Ворошилов, Каганович, Киров, Орджоникидзе, Жданов, Бубнов, Буденный, Молотов и, пока была такая возможность, Бухарин. Из писателей, за исключением Ахматовой, Пастернака, Мандельштама и Пильняка, – практически все, в том числе Булгаков и Платонов, которых Алексей считал лучшими, рекомендовал их произведения зарубежным издателям и постоянно оправдывал их перед Сталиным. Он добился того, чтобы Бабель, которому четыре года не давали паспорт, смог поехать в Париж. И Бабель рассказывал там эмигрантам, что в Советской России Горький – второй человек после Сталина. Со стороны, может быть, так оно и выглядело. Как-то Сталин приехал к нам в сопровождении Молотова, Ворошилова, Кагановича и Бухарина, и тогда-то и прозвучали его слова о писателях – инженерах человеческих душ, а также впервые был упомянут социалистический реализм.