«Ах, если бы она рассказала мне, что делает! - запоздало думал я. - Я объяснил бы ей, почему этого делать не следует». Может быть, она просто не сознавала, какова реальная ценность акций «Роедды». Она ведь только недавно получила их в наследство от сестры. А может быть, Нерисса просто не знает механики выплаты налога на наследство. Уж конечно, раз она так обрадовалась вновь обретенному племяннику, она не стала бы лишать его значительной доли наследства в мою пользу.
На это ей мог бы указать любой бухгалтер. Но завещания составляют нотариусы, а не бухгалтеры, а нотариусы не дают финансовых советов.
Данило, с его математическими мозгами, прочел завещание и сразу же углядел эту ложку дегтя, так же как и я. И, должно быть, с того самого момента задумал меня убить. А ведь ему стоило только рассказать мне о содержании завещания… Но откуда он мог это знать? Ведь сам он на моем месте только показал бы мне большую фигу. Наверняка он думал, что и я, и любой другой поступил бы именно так.
«Нерисса… - думал я. - Милая, добрая Нерисса… Она всем хотела только добра, весело раздавала подарки - а в результате я влип в такую вот историю».
Данило. Игрок. Блестящий юноша, знающий, что болезнь Ходжкина всегда смертельна. Маленький интриган, который начал с того, что постарался сбить цену на скаковых лошадей, чтобы платить меньше налога. А когда он обнаружил, что реальные ставки куда выше, ему хватило куражу сразу перейти в высшую лигу.
Я вспомнил, как живо он интересовался шахтой. Его расспросы за ленчем, его теннисные матчи с Салли… Он охотился за всем предприятием, а не за его половиной. Унаследовать одну половину и жениться на второй. Неважно, что ей всего пятнадцать. Через пару лет это будет вполне подходящая партия.
Данило…
Меня внезапно охватила слепая ярость. Я рванулся изо всех сил, пытаясь сломать упрямую баранку. Тщетно. Такая жестокость… Это же невозможно. Как мог Данило… да кто угодно! - как вообще можно запереть человека в машине и оставить умирать от жары, жажды и истощения? Такое только в кино бывает… в одном фильме… «Человек в машине».
«Не выходите из машины! - предупреждал Хагнер. - Это опасно!» Теперь это казалось дьявольской насмешкой. Если бы я мог выйти из этой машины, львы мне показались бы детской забавой.
Крики и вопли были в кино. Я холодно вспомнил ту агонию духа, которую я вообразил и сыграл. Постепенный распад души, процесс, который я разделил на ряд кадров. Процесс, в конце которого от человека должна была остаться одна оболочка. Мой герой зашел слишком далеко, чтобы вновь обрести разум, даже если его тело спасут.
Человек в «Спешиале» был выдуманным персонажем. На все возникающие ситуации он реагировал эмоционально. Вот почему его рыдания выглядели естественными. Но я не такой. Во многих отношениях я совершенно противоположен ему. Я всегда относился ко всем проблемам с чисто практической точки зрения. И намеревался и впредь вести себя так же.
Кто-нибудь когда-нибудь меня непременно найдет. Мне надо только постараться выжить - и сохранить разум - до тех пор, когда это наконец случится.
Солнце поднялось высоко, и в машине сделалось жарко. Но это были мелочи.
Мой мочевой пузырь готов был лопнуть.
Я мог извернуться достаточно, чтобы расстегнуть «молнию» на брюках. Я так и сделал. Но повернуться на сиденье я не мог. И даже если мне удастся открыть дверцу локтем, все равно все окажется в машине. Я оттягивал неизбежное до тех пор, пока удерживаться стало невозможно. Хотя это было совершенно бессмысленно. Но все имеет свои пределы. Когда я наконец выпустил струю, большая часть мочи оказалась на полу, но не вся: я почувствовал, что брюки у меня промокли от паха до колена.
Необходимость сидеть в луже дико меня разозлила. Почему-то то, что меня принудили обмочиться, казалось даже более подлым, чем то, что меня оставили тут умирать. В кино мы эту проблему обошли стороной, поскольку сочли, что она не имеет большого значения для душевного состояния. Мы ошиблись. Еще как имеет!
С другой стороны, это только добавило мне решимости не сдаваться. Я ощутил жажду мести.
Я возненавидел Данило.
Близился полдень. Жара сделалась пыткой. К тому же я устал сидеть неподвижно. «Ничего! - говорил я себе. - В Испании я провел в таком положении целых три недели. Там, кстати, было куда жарче». О том, что в Испании мы устраивали перерыв на ленч, я старался не вспоминать.
А кстати, если верить моим часам, скоро как раз будет время ленча. Ну что ж… Может быть, меня скоро найдут…
Интересно, а как они сюда попадут? Впереди дороги видно не было: деревца, сухая трава и густой подлесок. По сторонам - то же самое. Впрочем, как-то ведь мы сюда доехали… Не с неба же упала эта машина! Вывернув шею и заглянув в зеркальце заднего обзора, я обнаружил, что дорога - если это можно назвать дорогой - у меня за спиной. Это была грунтовка без всяких следов ухода. Ярдах в двадцати от того места, где я находился, она совсем пропадала в траве.