Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

На самом же деле, несмотря на видимое отсутствие реакции, Сталин не бездействовал. Посовещавшись ранним утром с Молотовым и другими членами Политбюро, он выпустил новую директиву, предписывавшую советским войскам атаковать захватчиков «всеми доступными средствами», а еще распорядился эвакуировать на восток множество заводов и фабрик, а также 20 миллионов жителей из прифронтовых областей. Кроме того, Сталин отреагировал на предательство Гитлера самым эффективным из известных ему способов – террором: он приказал наркому внутренних дел Лаврентию Берии обезопасить Москву, то есть наводнить ее агентами НКВД и арестовать более тысячи москвичей и иностранцев, подозреваемых в «терроризме, саботаже, шпионаже, троцкизме» и разных других преступлениях⁸⁸⁸. Однако, несмотря на важность происходивших событий, Сталину было явно трудно приспособиться к новой ситуации. По словам главы Коминтерна Георгия Димитрова, вождь жаловался в тот день, что немцы напали «как бандиты», не предъявив сперва ни требований, ни ультиматума, – словом, обманули его ожидания⁸⁸⁹.

Еще Сталин уполномочил Молотова выступить с обращением к советскому народу – возможно потому, что не хотел сам ассоциироваться с наступившей катастрофой, а может быть, потому, что именно Молотов подписывал договор с Германией. Как бы то ни было, в тот день, вскоре после полудня, по радио и по громкоговорителям именно резкий, гнусавый голос Молотова сообщил советскому народу о начале войны. Тем же тоном оскорбленной невинности, какой слышался в голосе «хозяина», Молотов назвал нападение немцев «беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством» и затем неоднократно упомянул о нацистско-советском пакте и о том, что у немцев не было никаких поводов для жалоб:

Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора.

Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то, что за все время этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению договора.

Войдя во вкус, Молотов подчеркнул, что советские войска и авиация «ни в одном пункте… не допустили нарушения границы», и выразил «непоколебимую уверенность» в том, что советские войска «нанесут сокрушительный удар агрессору». Клика «кровожадных фашистских правителей Германии» поработила «французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы», напомнил Молотов, но забыл упомянуть о том, что Советский Союз проявил не меньшую алчность. Тем не менее, заявил нарком, «Красная армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу». Лживый до конца, Молотов сообщил, что «убито и ранено более двухсот человек». В заключение выступления он торжественно произнес фразу, которой предстояло стать одним из девизов германо-советской войны: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»⁸⁹⁰ Это было уместное выступление, но не больше. Сталин сказал своему подручному – с некоторой жестокостью: «Ну и волновался ты»⁸⁹¹.

Вскоре Сталин уехал из Кремля на свою ближнюю дачу в Кунцево. И лишь вечером, в 9.15, он наконец продиктовал «директиву № 3», в которой приказывалось не только «окружить и уничтожить… группировку противника», но и перейти советскую границу, преследуя врага⁸⁹². Беда в том, что к тому времени Красная армия уже стремительно отступала.

В то утро советским вооруженным силам не понадобилось много времени, чтобы понять: германское нападение – не просто провокация. Немцы настигали красноармейские части на аванпостах и уничтожали на месте. Советских солдат сминал и побеждал враг, значительно лучше вооруженный, подготовленный и организованный. В среднем, как кто-то подсчитал, в тот день красноармейцы погибали по одному каждые две секунды⁸⁹³. В неразберихе сражений в буквальном смысле слова исчезали целые отряды: или разлетались на куски в мощных взрывах, или вдавливались в выжженную солнцем землю.