Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

Но Сталину мало было выступить с длинной напыщенной речью – ему срочно потребовался козел отпущения, на которого можно было бы взвалить вину за разгром Красной армии в ту первую неделю войны. Жертву он нашел в лице генерала Дмитрия Павлова, командовавшего Западным фронтом. Внезапный ход военных действий явно застиг Павлова врасплох, слишком быстрое наступление немцев выбило его из колеи, и он бессильно наблюдал за расползанием и распадом подконтрольных ему сил. Его подчиненным казалось, что он отдает совершенно невыполнимые приказы: он как бы пытался «создавать перед Москвой видимость, будто на Западном фронте предпринимаются какие-то меры для противодействия наступающему врагу»⁹³². Но к концу июня, когда Минск уже пал, Павлов потерял почти все свои войска – двадцать дивизий общей численностью около четырехсот тысяч солдат, которых немцы, окружив в ходе одного крупного сражения, разом взяли в плен. Павлова арестовали и доставили в Москву вместе с начальником штаба и несколькими заместителями, обвинили в «паникерстве», «неисполнении должностных обязанностей» и «трусости» и приговорили к расстрелу⁹³³. Однако Павлов решил не умирать молча и, отказавшись от уже данных признательных показаний, в своем последнем слове недвусмысленно дал понять, что, по его мнению, настоящий виновник катастрофы – не он сам, а Сталин: «[Мы] сидим на скамье подсудимых не потому, что совершили преступление в период боевых действий, а потому, что недостаточно готовились к войне в мирное время»⁹³⁴. Одного из самых талантливых военачальников Красной армии убили выстрелом в голову на одном из расстрельных полигонов на окраине Москвы, тело бросили там же.

Подобные меры не были чем-то исключительным. Довольно показательно, что человеком, с которым Сталин виделся в первые недели войны чаще всего, был нарком внутренних дел Лаврентий Берия⁹³⁵. Наряду с Павловым, обвинения в измене предъявили и нескольким другим военачальникам, которым пришлось лично расплачиваться за поражения Красной армии. В их числе были генерал-лейтенант Александр Коробков, командующий 4-й армией, и генерал-майор Степан Оборин, командир 14-го механизированного корпуса. Аресты производились совершенно произвольно – согласно предписанным нормам, как это делалось и во время Большого террора. Сталин лишь потребовал, чтобы арестовали и обвинили в измене одного фронтового командира, одного начальника штаба, одного начальника связи, одного начальника артиллерии и одного командующего армией, а уж в чем должна состоять суть их преступлений или проступков – неважно. Например, несчастный Коробков не совершил никаких особых провинностей, ему просто не повезло: он оказался единственным командармом, которого смогли разыскать в день получения приказа об арестах⁹³⁶. Но этим дело не кончилось: в том же году, когда немцы подошли совсем близко к Москве, было казнено еще около трехсот военачальников Красной армии – так сказать, pour encourager les autres[22].

Раз уже Сталин проявлял такую беспощадную жестокость по отношению к собственным верным генералам, едва ли стоило ожидать от него снисхождения к тем, кто считался его политическими противниками. На следующий день после начала германского вторжения заместитель Берии Всеволод Меркулов отдал распоряжение своим подчиненным в районах, которым угрожало вторжение, проверить места содержания тюремных заключенных и «составить списки людей, которых следовало бы расстрелять»⁹³⁷. Через день это указание прояснил сам Берия: он приказал без промедления казнить всех узников, осужденных или даже обвиненных в контрреволюционной деятельности, саботаже, подрывной или антисоветской деятельности⁹³⁸. Тюремщикам НКВД не требовалось повторять приказ. Если обыкновенных преступников иногда выпускали, а других успешно эвакуировали в глубокий тыл, то в условиях надвигающегося хаоса, каким было чревато наступление немцев, власти решили, что эвакуация – чересчур опасный и ненадежный способ обращения с политическими врагами Москвы. Справедливость этого предположения уже продемонстрировала печальная судьба двух транспортов, отправленных на восток в ходе последней массовой депортации из Прибалтики: они бесследно исчезли в хаосе блицкрига⁹³⁹. Самым надежным средством – по крайней мере, с точки зрения НКВД – была казнь оставшихся заключенных.