Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

Хотя весь этот эпизод – скорее, послевоенная выдумка, в этом рассказе все же имеется определенная логика. Прежде всего, Сталин подписал столько смертных приговоров, что просто не мог не знать о том, какая судьба ждала обычно тех, кто в чем-то потерпел неудачу, ошибся или свернул с пути. Кроме того, у него имелись все основания поддаться приступу искреннего раскаяния и обвинить себя во всех грехах. В конце концов, именно он был главным творцом той политики, что привела к подписанию договора с нацистами, он лично руководил переговорами с Риббентропом. Пожалуй, курс на сближение с Германией нес на себе клеймо личного одобрения Сталина в большей степени, чем любая другая советская политика. А далее, когда отношения с Германией стали портиться, не кто иной, как Сталин, упорно не желал слушать многочисленные «кассандровы пророчества» о неминуемом германском нападении. И, что хуже всего, опять-таки Сталин отказывался укреплять оборону западных рубежей и не разрешал приводить Красную армию в боевую готовность и тем самым оставил «дорогу на Москву» недостаточно защищенной.

Хотя сегодня мы можем уверенно отвергнуть байки о том, как Сталин целыми днями хандрил и отсиживался на даче, не стоит отметать предположение о том, что он все же поддался приступу неуверенности и сомнений. Падение Минска ознаменовало крупную катастрофу не только для всего СССР, но и лично для Сталина. Возможно, это был самый болезненный кризис, который он когда-либо переживал, и в тот момент он очень остро сознавал, какую же ошибку совершил. Пережить такой кризис и выйти из него несломленным мог, пожалуй, лишь очень беспощадный и решительный диктатор – к тому же обладавший абсолютной властью, какую и присвоил к тому времени Сталин.

Какая бы правда ни скрывалась за тем дачным эпизодом, Сталин вновь появился в Кремле уже 1 июля. В тот же день он возглавил Государственный комитет обороны (ГКО) – новый чрезвычайный орган, отныне отвечавший за ведение войны с Германией. А через два дня Сталин выступил с радиообращением к советскому народу – впервые с начала германского нападения. «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! – начал он, слегка запинаясь и с нетипичной для него теплотой в голосе. – Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!» Далее последовал, по сути, призыв к оружию, мольба ко всем народам Советского Союза «подняться на защиту… своей земли против врага» и отстаивать каждую ее пядь, «проявлять смелость, инициативу и сметку», сражаясь с германским фашизмом, «неукротим[ым] в своей бешеной злобе и ненависти». Он напомнил слушателям, что «непобедимых армий нет и не бывало», и предсказал, сильно забежав вперед, что «гитлеровская фашистская армия также… будет разбита, как были разбиты армии Наполеона и Вильгельма».

Естественно, выступая с боевым призывом, Сталин счел себя обязанным сказать несколько слов в защиту своей прежней политики сотрудничества с Германией. «Могут спросить: как могло случиться, что Советское правительство пошло на заключение пакта о ненападении с такими вероломными людьми и извергами, как Гитлер и Риббентроп? Не была ли здесь… допущена ошибка? – ханжески вопросил он и сам тут же ответил: – Конечно нет!» Ведь «ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой…». Кроме того, заявил Сталин, Советский Союз получил «определенный выигрыш» от этого заключенного пакта, а именно: «Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту»⁹³¹.