Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

Не нашел Гитлер поддержки и среди своих прежних идейных сторонников. В Британии, как только началась война, Гитлера не поддерживал никто, если не считать полоумных одиночек вроде Юнити Митфорд, выстрелившей себе в голову в Мюнхене при известии о начале войны, и Уильяма Джойса, работавшего в Берлине на радио нацистским пропагандистом по прозвищу «лорд Хо-Хо». Даже лидер британских фашистов Освальд Мосли публично заявил, что «каждый британец, который не сражается за Британию, – трус». Ранее Мосли, опасаясь, как бы война не разрушила Британскую империю, надеялся, что Британия останется в стороне, и потому занимал пацифистскую, антивоенную позицию. Он даже придумал лозунг: «Зачем перерезать себе горло сегодня, чтобы не простудиться завтра?» Но в сентябре 1939 года, когда война все-таки вспыхнула, он все же призвал своих сторонников «не делать ничего, что может навредить нашей стране, и не помогать никакой другой стране»⁴⁵⁶.

Большинство прогермански настроенных британских правых последовали примеру Мосли. Например, организация «Звено», основанная в 1937 году для «продвижения англо-германской дружбы», просто закрылась. Ее учредитель, адмирал сэр Барри Домвайл, хоть и не отказавшийся от своих пронацистских и антисемитских убеждений, объяснял: «Разумеется, мы закрылись, как только началась война. Что нам еще оставалось? Враги короля стали и нашими врагами»⁴⁵⁷. «Правый клуб» тоже демонстративно закрыл свои двери. Это было еще одно пронацистское общество, основанное членом парламента сэром Арчибальдом Рэмси. С началом войны оно прекратило официальную деятельность, но, несмотря на это, некоторые последователи Рэмси продолжали распространять листовки и расклеивать плакаты еще в 1940 году⁴⁵⁸.

Лишь в США Гитлер ненадолго обрел некоторые международные симпатии. Пронацистский «Германо-американский союз», основанный там в 1936 году и состоявший почти исключительно из немцев-эмигрантов, без малейшего стеснения создавал положительный образ родной Германии и изо всех сил агитировал за Гитлера. Хотя деятельность Союза достигла пика в начале 1939 года – на съезд в Нью-Йорке, в Мэдисон-сквер-гарден, собралось около двадцати тысяч членов, – события той осени привели к стремительному закату этой организации. В чем-то это смотрелось любопытной параллелью к судьбе американской коммунистической партии: вскоре после начала войны в Европе лидер Союза Фриц Кун был осужден за мошенничество, а в следующем году за ним последовал его секретарь, осужденный за лжесвидетельство. Обезглавленная организация быстро распалась.

В самой Германии Гитлер тоже сталкивался со значительным сопротивлением. Как и у Сталина, у него за плечами имелись годы пропаганды, которая шла вразрез с новой политикой, и в обществе глубоко укоренились предрассудки и страхи, мешавшие воспринимать старого врага как новоявленного партнера. Нацизм и возник – по крайней мере отчасти – как реакция на успех большевиков, и во многом он определял себя как национальный противовес мнимым угрозам «иудео-большевизма». И так как антикоммунизм давно въелся в сознание многих нацистов, пакт с коммунистами просто не мог не вызвать у них удивления.

Конечно, в ближнем кругу Гитлер мог без труда оправдывать свой шаг, просто давя личным авторитетом или апеллируя к реальной политике. Если новое соглашение и вызывало у Геббельса какие-то возражения, он не стал писать об этом в своем дневнике. В день подписания пакта он так же бурно выражал радость наедине с собой, как его приспешники делали это на публике: «Пакт о ненападении с Москвой – мировая сенсация!»⁴⁵⁹ Впрочем, другие совсем не радовались. Одним из тех, кто остался крайне недоволен новым соглашением, был партийный идеолог Альфред Розенберг. Только услышав о договоре, он в ярости записал в дневнике:

Наш министр летит в Москву – это акт морального неуважения к нашей двадцатилетней борьбе, к нашим партийным съездам, к Испании… Года четыре назад фюрер при мне говорил… что не станет заключать договоров с Москвой, потому что невозможно запрещать германскому народу воровать – и одновременно водить дружбу с ворами.

Ту запись он завершал глумливой фразой: «Похоже, Советы уже готовятся прислать свою делегацию на Нюрнбергский съезд»⁴⁶⁰. К этой теме Розенберг вернулся еще через несколько дней. Хотя Гитлер явно постарался переубедить его и уверить в том, что от пакта будет только польза⁴⁶¹, у Розенберга все еще оставались сомнения. «У меня такое чувство, – записал он в дневнике 26 августа, – что когда-нибудь национал-социализм еще поплатится за этот Московский пакт. Это не добровольный шаг – это жест отчаяния… Как мы можем по-прежнему говорить о спасении и изменении Европы, если мы просим помощи у разрушителя Европы?»⁴⁶²