Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

После этого многие в Уайтхолле с удовольствием признали, что дальнейшие попытки сближения не принесут никакой пользы. Британия уже подступилась к СССР с лучшими предложениями – и получила отпор; теперь, по словам одного министерского чиновника, «следующий ход – за русскими»⁵⁶³. Однако Криппс не унывал – в начале апреля он представил заместителю Молотова Андрею Вышинскому меморандум, где упоминал о новом направлении, которое, по его мнению, может принять британская политика, и намекал на то, что Лондон заключит мир с немцами. Криппс, ранее стойкий апологет любых советских действий, уже засомневался в том, что Советы ведут переговоры честно. У него тоже вдруг появились опасения, что они лишь «играют» с британцами. Опыт переговоров со Сталиным и его помощниками, по-видимому, убедил его в том, что в общении с советской стороной лучше всего твердо гнуть свою линию – то есть вести себя скорее как «хамоватый герцог», чем как верный марксист. И вот теперь, вызывая веселье в Уайтхолле, Криппс требовал от Лондона занять по отношению к Москве уже не примирительную, а весьма жесткую позицию. Поэтому и в меморандуме для Вышинского Криппс прибег к медоточивым уклончивым предупреждениям, за которыми, однако, слышалось бряцание оружием:

Нельзя полностью исключать такую возможность, что, если война чересчур затянется, Великобритания поддастся соблазну заключить – с целью окончания войны – некое соглашение на тех условиях, о которых недавно вновь заговорили в некоторых германских сферах⁵⁶⁴.

Независимо от того, постиг Вышинский всю глубину его намеков или нет, Криппс явно пришел к выводу, что существует верное средство надавить на Сталина – пригрозить ему переговорами с Гитлером.

Меморандум Криппса, сколь бы фантастичным и многословным он ни был, безусловно, возымел действие. Прежде всего, прохладный прием, с каким сам Криппс уже столкнулся в Москве, стал еще холоднее. Если и раньше Молотов обычно уклонялся от встреч с ним, так что Криппсу приходилось иметь дело с его заместителем Вышинским, то теперь он и вовсе очутился в положении изгоя. Похоже, его меморандум до того разозлил советских чиновников, что они окончательно перестали ему доверять и сочли его человеком непредсказуемым и ненадежным, начисто лишенным тонкости, необходимой для его должности⁵⁶⁵. Молотов проникся к Криппсу такой неприязнью, что в дальнейшем для связи с Британией он предпочитал действовать через посла СССР в Лондоне Майского. Криппс, несмотря на все его старания и преданность делу, потерпел полнейшее фиаско. По его собственному признанию, он больше «ничего не мог сделать… никак не мог повлиять на ход событий»⁵⁶⁶.

Таким образом, весной 1941 года в отношениях между Британией и Советским Союзом сохранялось то же отчуждение, какое наблюдалось и осенью 1939-го. Политические переговоры провалились, соглашение о торговле провалилось, лесть не подействовала, не подействовала и откровенная (пускай не очень правдоподобная) попытка побряцать оружием. Сталин не собирался отступать от своего пакта с Гитлером, и черчиллевская Британия осталась в геополитическом одиночестве.

Отчасти эта неудача объяснялась, конечно, тем, что Британия действительно не могла предложить ничего соблазнительного, что могло бы побудить СССР отступиться от тактического союза с нацистами. Банальности, выражения добрых намерений и смутные обещания поддержки в будущем – все это не шло ни в какое сравнение с теми территориальными и материальными выгодами, которые Сталин уже приобрел благодаря связи с Берлином. Кроме того, министерство иностранных дел Британии сделало определенный вывод из своих неудачных заигрываний с Советами: неестественный, основанный на недоверии союз между Сталиным и Гитлером пронизан такой взаимной подозрительностью, что ни одна из сторон не найдет в себе смелости разорвать его. «Ни один из двух диктаторов не смеет повернуться к другому спиной из страха, что тот нанесет удар ножом ему в спину», – отмечалось в одном меморандуме⁵⁶⁷. Возможно, этот образ был навеян карикатурами Дэвида Лоу.

Справедливы ли были подобные предположения, высказывавшиеся в Уайтхолле, или нет, очевидно, что на пути такого рода сближения стояло значительное идеологическое препятствие, причем с обеих сторон. Судя по многочисленным замечаниям и пометкам на полях британских документов, политический истеблишмент, заседавший в Уайтхолле, никогда всерьез не рассматривал СССР как возможного союзника, а скорее видел в нем потенциального врага, которого следует остерегаться и по возможности тактически эксплуатировать. Вероятнее всего, именно эта основополагающая неспособность всерьез задуматься о дружеском соглашении с Москвой и приводила к разным полетам фантазии, вроде «Операции Pike».