Дьявольское соглашение

– Пойми, это вызывает вопросы к тебе, – Полина Романовна перешла на тон учительницы для недоразвитых, – если большинство студентов не в состоянии сдать зачет, значит, преподаватель некачественно выполнил свою работу. Не преподал дисциплину, а просто прочел курс лекций с листочка.

– Ну вам же прекрасно известно, как я читаю свои лекции, – еще пуще оскорбился я. – У меня даже листочков нет. Я расшифровываю лекцию после занятия и выкладываю ее на виртуальный диск, чтобы пропустившие могли зайти и прочитать.

– Это мне хорошо известно. Но я хочу, чтобы ты нашел подход. Это важно.

– Полина Романовна, я никого специально не валил…

– Никита! Я не собираюсь с тобой спорить! – Завкафедрой снова вспыхнула, отчего ее губы превратились в тончайшие нити, а ноздри раздулись. Она встала с кресла и повторила: – Найди подход. Просто найди его.

Я сделал покорное выражение лица. Полина Романовна удовлетворенно кивнула и вышла из моего кабинета. Это, конечно, нонсенс, чтобы заведующая кафедрой гражданского права крупнейшего университета – Российской академии юриспруденции – сама зашла в кабинет к обычному преподавателю, хоть и доценту, доктору наук, но у нас с Полиной Романовной совершенно иные отношения. Именно благодаря ей мне удалось защитить в двадцать шесть лет докторскую диссертацию по гражданскому праву, а до этого, в двадцать четыре, кандидатскую в той же отрасли. Полина Романовна всегда очень ревностно относилась к аспирантам и докторантам, которые подавали надежды и действительно любили науку. Среди молодежи в аспирантуре сейчас сплошь и рядом уклонисты от армии, дети богатых родителей, а также дети уважаемых людей, а, собственно, людей науки – сосчитать по пальцам. Может быть потому, что у Никиты-аспиранта горели глаза и я бежал впереди всех, стараясь успеть побывать везде и послушать все, что только было доступно, я и попал в поле зрения профессора Поляковой? А может быть потому что я и ее сын Николай очень похожи. Николай умер от рака головного мозга летом две тысячи седьмого, ему было двадцать два года, мы были ровесниками. В тот год я поступил в РАЮ в аспирантуру (специалитет я получал в МГЮА им. О.Е. Кутафина), и по распределению попал к научному руководителю доктору юридических наук Полине Романовне Поляковой. Она всегда была очень жестким преподавателем, но на ее лекциях студенты, аспиранты и докторанты просто таяли: эта женщина жила цивилистикой, боготворила ее и прекрасно разбиралась в том, о чем говорила. У нее на любую сухую правовую конструкцию были красочные житейские примеры, которыми она щедро делилась со всеми, кто желал постигать юридическую науку. И она поддерживала тех, кто действительно желал учиться. После смерти сына Полина Романовна не оправилась до сих пор, хотя прошло одиннадцать лет. Я не застал ее при живом сыне, я знаю ее только как безутешную мать, потерявшую единственного ребенка, которая не пропустила ни единого дня на работе из-за долгой и мучительной болезни и последующей смерти сына. Но преподаватели, когда стали моими коллегами, рассказывали, что в лучшие годы, когда у Коли еще не было в мозгу опухоли размером с апельсин, Полина Романовна улыбалась, красила губы помадой и одевалась в яркие краски. Мне было сложно представить эту облаченную в сухие брючные костюмы без грамма косметики на лице, холодную, собранную и не обсуждающую ничего, кроме работы женщину в праздничном наряде или хотя бы с помадой на губах.

– Вы далеко пойдете, – сказала она мне на первом же собеседовании тоном, которым судьи читают приговор. – Конечно, при условии, что не будете лениться. Если будете прилежно учиться, делать успехи. У вас талант, это видно. Но талант без усердия и упорства не приводит ни к чему хорошему.

Безусловно, я усердно трудился. Я был лучшим аспирантом в потоке, у меня была прекрасная диссертация на актуальную в те времена тему статистических исследований причин банкротства промышленных предприятий, моя защита прошла без сучка и без задоринки. И, по-хорошему, мне следовало закончить с наукой, и идти практиковать, но мне было невероятно интересно не только учиться, но и учить, и я попросил Полину Романовну похадатайствовать перед заведующим кафедрой гражданского права оставить меня младшим преподавателем или вовсе ассистентом профессора Поляковой. И меня оставили, а уже осенью я поступил в докторантуру, чтобы через два года под чутким руководством Полины Романовны предложить свою работу к защите перед советом.

– Это будет очень сложно, – не уставала предупреждать меня Полина Романовна все два года учебы, – соискать звание доктора наук в двадцать шесть лет – это практически невозможно, ты сам знаешь. Обычай таков, что доктор – это старше сорока минимум. И не нам с тобой, юристам-теоретикам, недооценивать обычай.