Дидро и цивилизация России

Масштаб личности Петра I не раз побуждал исследователей задумываться об отношении к нему Д. Дидро. Еще Е. Ф. Шмурло находил у философа и его сотрудников по «Энциклопедии» начало «исторического» подхода к реформам, выразившегося в неприятии концепции «творца новой России» и в «мягкой» критике дел Петра[453]. А. Лортолари разделял предположение о принадлежности Дидро «русских страниц» в «Истории обеих Индий» Рейналя. Поэтому, отмечая отдельные моменты восхищения философа «царем-кентавром», исследователь утверждал, что еще до поездки в Россию Дидро стал склоняться к скептическому мнению Руссо в отношении возможностей цивилизации России[454].

Наиболее детальный обзор высказываний Дидро о Петре I представлен в работе К. Уилбергер. Она считает, что суть подхода Дидро к реформатору России заключена в его отрывках, написанных для «Истории обеих Индий», которую она не вполне корректно называет «самой известной антирусской книгой столетия». Вместе с тем, однако, американская исследовательница не торопится записать Дидро в число хулителей России, отмечая в конечном счете, что отношение Дидро к Петру I является «трудноопределимым», двойственным[455].

Попытаемся еще раз проанализировать все имеющиеся в нашем распоряжении высказывания Дидро о Петре I и отметить как одобрение действий реформатора, так и случаи явной и скрытой критики методов и результатов петровской цивилизации России[456].

Как уже отмечалось, в своих взглядах на Петра I Дидро изначально основывался на нескольких десятках статей «Энциклопедии», в которых упоминался русский реформатор, а также на «Истории Российской империи при Петре Великом» Вольтера.

Дружба и переписка с Фальконе приблизили Дидро к образу Петра I. Он с огромной заинтересованностью отнесся к идее установки памятника царю-преобразователю в Петербурге[457]. В конце августа 1766 года Дидро писал И. И. Бецкому: «Памятник будет простым, но он будет полностью соответствовать характеру героя. Конечно, можно сделать его более богатым, но вы знаете лучше меня, что чрезмерное изобилие – почти всегда смертельный враг возвышенного»[458]. Будущий автор Медного всадника свой первый эскиз памятника выполнил в Париже, в доме Дидро[459]. Философ перед отъездом Фальконе из Парижа в начале сентября 1766 года предлагал ему программу монумента, несколько отступающую от идеи простоты, провозглашенной в процитированном выше письме:

Покажи им своего героя на горячем коне, поднимающимся на крутую скалу, служащую ему основанием, и гонящего перед собой варварство. Заставь изливаться струи прозрачной воды из трещин этой скалы; собери эти воды в необработанный дикий бассейн. Служи общественной пользе, не вредя поэзии. Чтобы я видел варварство с наполовину распущенными, наполовину заплетенными в косы волосами, с телом, покрытым дикой шкурой, кидающее свирепый угрожающий взгляд на твоего героя, страшась его и готовясь быть растоптанным копытами его коня. Чтобы я видел с одной стороны любовь народа, простирающую руки к своему законодателю, провожающую его взглядом и благословляющую. Чтобы с другой стороны я видел символ нации, распростертый на земле и спокойно наслаждающийся покоем, отдыхом и безопасностью. Чтобы эти фигуры, расположенные между обрывистых масс, окаймляющих твой бассейн, со всех сторон представляли возвышенное и интересное зрелище[460].