Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932

Старик – охотник на крупных животных Билли Флауэрс вместе со своими собаками отправился в поселок американских мормонов в Колониа-Хуарец, неподалеку от Каасас-Грандес, где подписал контракт на охоту на горных львов. Я и другие американцы во главе с шефом полиции Гетлином пересекли границу в обратном направлении и вернулись в город Дуглас, штат Аризона. Пусть Гетлину не посчастливилось привести с собой «маленького» Чарли Маккомаса, однако сам факт контакта с мифическим белым апачем спас его репутацию и подал Торговой палате Дугласа надежду на организацию еще одной экспедиции будущей весной. Теперь вместо маленького Джералдо Хуэрты приманкой должна была послужить беззащитная молодая женщина-антрополог по имени Маргарет Хокинс из Аризонского университета, похищенная дикими апачами. Моих настойчивых попыток объяснить, что Маргарет ушла с апачами добровольно и в спасении не нуждается, никто и слушать не захотел.

Большинство снимков, сделанных Уэйдом Джексоном тем утром, когда камеру растоптали конские копыта, пропало, но несколько мне все же удалось спасти. Один из них оказался тем самым «кадром», о котором Большой Уэйд говорил перед смертью – фотография Чарли, едущего верхом на встречу с Каррильо и Гетлином, еще до того, как поднялась суматоха. На следующей неделе «Дуглас Дейли Диспетч» напечатала его на первой полосе с крупным заголовком: «Дикарь Чарли Маккомас найден!» И фотографию, и написанный мною текст купили национальные информационные агентства, а потом напечатали газеты по всей стране. Большой Уэйд одобрил бы нашу последнюю совместную работу. Под впечатлением от фотографии и текста, а также потому, что я сам работал в экспедиции, мне предложили место в «Альбукерке Трибьюн Джорнэл». Билл Кэрри уговаривал меня остаться в «Дейли Диспетч», но я послушался совета Большого Уэйда и поспешил убраться из Дугласа.

С Толли мы распрощались в Дугласе на вокзале. Как и все мы, он был глубоко потрясен событиями последних недель.

– Господи, Джайлс, – с казал он мне, перед тем как сесть в поезд, – ведь остались только вы, я, да еще мальчишка.

– Похоже на то, Толли, – ответил я.

– Как думаете, мы увидим снова Маргарет и Альберта? – спросил он.

– Не знаю. А как вам кажется?

Он бросил взгляд на юг, туда, где раскинулась Сьерра-Мадре, и покачал головой. Потом протянул мне руку.

– Хотел бы я сказать на прощание что-нибудь забавное.

– Я тоже.

– Адиос, старина.

– До скорого, Толли.

Что до Хесуса, то я оставил его в Агуа-Прете, где он, скорее всего, вернулся к своей карьере уличного мошенника, гида и «решателя вопросов».

– Я могу поехать в Америку с вами, сеньор Нед, – предложил он. – Буду носить вашу камеру.

– Не стоит, малыш, – сказал я. – Думаю, некоторое время мне лучше самому носить камеру. Но я когда-нибудь приеду повидать тебя.

Он печально кивнул, потому что мы оба знали, что я, скорее всего, не приеду.

Я отправился проведать мексиканскую девушку Магдалену, с которой познакомился в Агуа-Прете. Они взяли ее обратно в «Лас-Приморозас», и за прошедшие несколько месяцев она, похоже, втянулась в свою работу. Стала более резкой и хищной, и теперь, флиртуя с одним мужчиной, глазами уже выискивала следующего. Мы с ней потанцевали, но от прежней романтичности и следа не осталось. Мы оба изменились, мы больше не были детьми, казалось, то, что нас связывало, закончилось целую жизнь назад.

– Пойдем ко мне в комнату, – предложила она, когда танец кончился. – Я сделаю тебя счастливым.

– Не думаю, – ответил я. – Я просто хотел убедиться, что у тебя все хорошо, Магдалена.

Но она уже высматривала следующего.

На другой день я вывел родстер со стоянки возле «Гэдсдэна», где оставил его много недель назад, и поехал прочь из Дугласа. Было немного странно возвратиться в мир автомобилей и поездов, больших городов и образа жизни, построенного белоглазыми. Великая депрессия, о которой мы как-то позабыли в Мексике, стала еще сильнее. Но Рузвельт уже выиграл выборы, и все сильно надеялись, что он сумеет переломить ситуацию.

Я снял небольшой саманный домишко в небогатом квартале недалеко от центра Альбукерке, а в сарае на заднем дворе оборудовал темную комнату для проявки и печати снимков, которые буду делать в свободное от работы в газете время. По выходным я иногда езжу снимать в апачскую резервацию Мескалеро. Как говорил Альберт, в резервации всегда депрессия, и я понимаю, почему он не хотел туда возвращаться. Мне пришлось повидаться с его матерью, я рассказал ей, что случилось с ее отцом и сыном, и отдал несколько их фотографий. Я люблю приезжать к апачам в Мескалеро, фотографировать их и практиковаться в языке со стариками, которых, увы, становится все меньше и меньше. Люди в резервации охотно принимают меня, хотя я и белоглазый. Я рассказываю им о своей жизни в Сьерра-Мадре. Не знаю, верят они мне или нет, но слушают охотно и внимательно, как это свойственно апачам.

Я рассказываю им, что у меня есть индейская жена и сын либо дочь – там, в Синих горах, они живут по старинке, и когда-нибудь я к ним присоединюсь.

Эпилог

12 января 1999 года