Дикая Флетчер

– Нет, дело не в этом. Я просто… может, будет проще, если мы будем держать это в тайне? Не придется никому ничего объяснять или доказывать.

Он пожимает плечами.

– Ладно. Мне все равно, как ты это сделаешь, лишь бы ты была в моей постели сегодня ночью, и каждую последующую ночь, пока ты на Аляске.

Он говорит так решительно.

– А что, если я буду здесь следующие шесть месяцев?

Его глаза опускаются к моему рту.

– На это я и надеюсь.

Я заставляю себя дышать.

– Договорились.

Потому что внезапно я не могу представить себя в другом месте.

Джона с любопытством хмурится.

– И что же это за взгляд?

– Просто взгляд. Я просто вспомнила кое-что из того, что говорил мой папа.

О том, что он знал, что в конечном итоге у него ничего не получится с моей мамой, но он не собирался ее отталкивать.

Думаю, теперь я начинаю понимать, папа.

Глава 25

– Значит, люди действительно выбирают это на весь отпуск. – Я обхватываю себя руками, в сотый раз поправляя сиденье на неудобном откидном стуле.

Мы уже третий час сидим в этой арендованной консервной банке рыболовной лодки. Моя рука судорожно сжимает удочку, которую сунул в нее Джона, от меня воняет средством от насекомых, и я начинаю нервничать.

– Они не просто выбирают это, они платят большие деньги, чтобы попасть сюда. – Отец наматывает леску на катушку. – Мы зарабатываем десятки тысяч каждое лето, переправляя сюда людей.

– О, подождите! Кажется, у меня клюет… – Мейбл делает паузу, а затем наклоняется вперед. – Ничего. – Она поворачивается и одаривает нас зубастой, виноватой ухмылкой, такой же, как и в последние одиннадцать раз, когда она принимала течение за рыбу.

Я отмахиваюсь от мухи, жужжащей вокруг моей головы.

– Как скоро мы поймаем что-нибудь и сможем уйти?

– Никогда, если вы, ребята, продолжите болтать. Вы распугаете всю рыбу. – Джона растянулся в кресле рядом со мной, его ботинки покоятся на краю лодки, а удочка лежит у противоположного борта.

В этой позе он выглядит как чертова модель, с низко надвинутой кепкой ВВС США и солнцезащитными очками, скрывающими его глаза. Второй час я только и делала, что бросала на него частые взгляды и фантазировала о том, что мы будем делать сегодня вечером, пока Мейбл не спросила, почему у меня так покраснело лицо, и мне пришлось отбросить эти мысли.

– Я не против, если мы ничего не поймаем, – бормочу я. – Когда мы уезжаем? Мне нужно в туалет.

Папа хихикает.

Джона тяжело вздыхает, как бы раздражаясь, но когда он откидывает голову назад, чтобы посмотреть на меня, на его лице появляется ухмылка, в равной степени несносная и сексуальная.

«Это отстой», – произношу я одними губами.

«Скажи это еще раз», – отвечает он, и его дьявольские глаза переходят на мои губы, и я могу прочесть грязные мысли, которые у него на уме.

Мои щеки пылают. «Прекрати».

– Ты жалуешься на выбор гида на сегодня, Барби? – говорит он вслух, ухмыляясь.

Все мои протесты мгновенно тают.

– Нет. Сегодня все прекрасно, – говорю я с полной искренностью и теплой улыбкой.

Потому что, даже если день будет пасмурным и мне захочется бросить удочку в озеро и улететь домой, я знаю, что буду вспоминать эту лодку, похожую на жестяную банку, ложные позывные Мейбл и жуткую тишину этого отдаленного озера посреди глуши, на Аляске, и буду вспоминать с любовью.

Точно так же, как и последние три прекрасных дня. Потому что мой папа получил возможность делать то, что он любит, – летать, и я была рядом, сидела прямо за ним все это время, наблюдая за его глубоко довольной улыбкой каждую секунду каждого мгновения.

Каждое утро мы часами летали в небе над Аляской, над широкими равнинами и ледяными ледниками, в глубокие долины, кружили вокруг, чтобы увидеть бурых медведей.

И каждый вечер мы впятером собирались у моего отца, как собранная воедино семья, на ужин, о котором никто не просил, но который, кажется, нужен был всем, притягиваясь к его неуютной гостиной и наполняя ее жизнью.

И каждый вечер, когда папа ложится спать, я сбегаю к Джоне, чтобы вернуться до того, как отец встанет на следующий день.

С небольшой, понимающей улыбкой Джона протягивает руку и сжимает мое бедро, а затем возвращает внимание к своей удочке. Мирная, комфортная тишина оседает на нас четверых, когда мы все погружаемся в свои личные мысли.

Она снова прерывается несколько мгновений спустя.

– Я хочу есть, – объявляет Мейбл.

– О, черт возьми, я больше никогда не пойду на рыбалку с этими двумя детьми, – бурчит Джона, а мой отец разражается смехом, не потрудившись отругать Джону за его высказывания в адрес двенадцатилетней девочки. Нет смысла пытаться подвергать его цензуре.

– Ты захватил какие-нибудь закуски? – Я протягиваю руку, чтобы провести по его плечу, не столько из необходимости, сколько просто чтобы прикоснуться к нему. – Может быть, немного вяленой говядины от Этель?

– Вяленой говядины? – Мейбл хмурится в замешательстве. – В деревнях никто не вялит говядину. Там нет коров!

Я улавливаю папину гримасу, и мой желудок сжимается, когда меня осеняет.

– Чем, черт возьми, ты меня накормил, Джона?

* * *