Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

На первый взгляд жизнь казалась нормальной. У нас с Джеком был широкий круг друзей, упорядоченная система работы и развлечений, которые включали организацию больших званых вечеров и поездки через границу, в городок к югу от Тихуаны, где находился очаровательный отель, угнездившийся в боку утеса с видом на Тихий океан. Мы резервировали большой стол в гостиничном ресторане, пили свежеприготовленную «Маргариту», жадно поедали домашние кукурузные чипсы, которые подавали там с соусом сальса, щедро приправленным халапеньо, и ярким гуакамоле с крапинками кинзы. Оркестр мариачи мурлыкал песни в минорных тональностях в ускоренном темпе, отчего их печальные тона начинали звучать весело, и наша разбитная компания подпевала Bésame Mucho и Cuando Calienta El Sol, перекрикивая друг друга. Мы болтали в основном ни о чем, о местных сплетнях и спорте, пока мы не поддавались гипнотическим переборам волн внизу, с желудками, набитыми карне асада[25], с головами, из которых все мысли вымыла текила. Но именно здесь, окруженная друзьями, яркими вкусами и живой музыкой, я чувствовала себя наиболее одинокой. Словно наблюдала за собой сверху, неспособная понять, почему эти люди вокруг меня так счастливы.

Что касается Джека, женитьба определила в нем что-то, казалось, вымостив длинный отрезок шоссе впереди, по которому мы могли бы лететь с крейсерской скоростью до конца жизни. Когда Джек глядел вдаль, все эти верстовые столбы – наши тридцать, сорок, пятьдесят и так далее – умиротворяли его разум. Мой все и всегда планирующий новоиспеченный муж уже вообразил и мог четко расписать весь наш путь до самой пенсии. Мне было двадцать четыре года; защищенность пенсионных накоплений была последним из того, что меня волновало. Я хотела свернуть с шоссе на проселки, где можно было бы исследовать и разведывать, находить укромные лужайки, заниматься сексом под звездами. Если видела в музее медальон, воображала стоящую за ним любовную историю. Если проходила на улице мимо сгорбленной старухи, гадала, какое бремя давит ей на плечи. Рыдала над пассажами из романов, учила наизусть стихи. Джек был рациональным, практичным и ценил стабильность. Он был самым надежным человеком из всех, кого я знала. Но надежность ли искала я?

В то время я сблизилась с Марго. Она продолжала заботиться о моем развитии как серьезного читателя, и наши беседы о литературе стали моим спасательным кругом. По мере того как книги превращались в важную часть моей повседневной жизни, фундамент под всей ее суетой и шумом, я училась глубже вслушиваться. Марго той весной вышла замуж за моего отца в день его шестидесятилетнего юбилея, став моей мачехой и постоянной доброй силой в моей жизни. Она была первым человеком, который интуитивно догадался, что у меня серьезные проблемы. Мы поначалу не обсуждали напрямую мое растущее отчаяние. Вместо этого встречались в ее книжном магазине, где она рекомендовала в качестве антидепрессанта художественную литературу. Марго дарила мне роман за романом: «Любовь во время чумы», «Их глаза видели Бога», «Любовник», «Ярмарка тщеславия». Каждый из них рассказывал истории о том, как герои справлялись с невзгодами, неверными решениями, натиском жизни.

– Книги приходят в жизнь человека не без причины, – говорила мне Марго, вручая очередную стопку.

В то время я не до конца понимала, о чем она толкует, но жаждала бегства, ныряя в жизни персонажей и пытаясь разобраться в их мотивах и реакциях. Эти романы срывали мне резьбу своими конфликтами, декларациями и обращениями, но, кроме того, они наводили фокус на некоторые мои смутные мысли, дарили моменты ясности. Точно одержимая, я накупила библиотечных карточек и начала стихийно записывать свои впечатления о каждой прочитанной книге. На лицевой стороне каждой карточки излагала общее впечатление о книге, выписывала строки, которые мне особенно полюбились, и выделяла важнейшие темы, делая особые пометки, когда эти темы пересекались с моей собственной историей. На обороте записывала слова, которых раньше не знала, и их определения.

С подачи Марго я также записалась на семинар по литературному творчеству, который проходил в Калифорнийском университете в Сан-Диего, где в незрелых первых попытках писать беллетристику мое подсознание являло неизменную преданность Малабар. В одном из первых рассказов под заглавием «Убийца голубей» мне даже удалось создать счастливую концовку, которую, как мне казалось, заслуживала моя мать. Это был рассказ о несчастном в браке охотнике, который душит свою смертельно больную жену подушкой и таким образом освобождается, чтобы соединиться со своей великой любовью.