Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Я подумала о героине «Ярмарки тщеславия», Бекки Шарп, которую легко было бранить за голые амбиции. На карточку, составленную для этого романа, я выписала следующую цитату: «Кто из нас счастлив в этом мире? Кто из нас получает то, чего жаждет сердце?» А рядом приписала: Малабар. Несмотря на все ее недостатки, моя мать была женщиной, которая точно знала, чего хотела, – чего никогда нельзя было сказать обо мне. Следующей цитатой была такая: «Разве в жизни всякого из нас не встречаются коротенькие главы, кажущиеся сущим пустяком, но воздействующие на весь дальнейший ход событий?» И рядом: Поцелуй.

* * *

Мы с Джеком прибыли в Плимут на следующий день. Стоял типичный новоанглийский осенний вечер, холодный и влажный; деревья голые, ландшафт – все оттенки серого. На подъездной дорожке было полно машин, а когда мы открыли дверь, из дома на нас пахну́ло мокрыми пальто и запахом готовящегося рагу. Пара митенок цвета ржавчины торчала на крючках вешалки при входе, и Джек повесил наши парки поверх них. Под каждым крючком были инициалы одного из членов семьи Саутеров, выведенные неровным детским почерком. С самого раннего детства мой муж жаждал порядка.

В дом непрерывно вливался и вытекал из него ровный поток соседей и друзей; были и несколько вдов из разных частей города. Они крепко пожимали Бену руки или приобнимали его за плечи и качали головами, произнося слова соболезнования. На столах стояли кастрюли с рагу и пироги, в корзинке лежали визитные карточки, вазы были полны срезанных цветов, оживлявших красками углы. Обилие соболезнований демонстрировало любовь к Лили и коллективное мнение о том, что Бен пропал бы без своей жены, с которой прожил почти пятьдесят лет.

Когда последние гости покинули дом, Бен обратил внимание на нас, свою семью.

– Как насчет выпить? – спросил он.

Никто не возражал. Просто так принято было заканчивать дни. Нас осталось всего четверо – Бен, я, Джек и сестра Джека, Ханна, и эту компанию периодически (и к нашей радости) разбавляли братья Бена и их жены, которые занимались разными аспектами приготовлений к похоронам. Бен смешал нам коктейли и, раздав их каждому, поднял бокал, чтобы выпить за свою покойную жену. Я уже не помню, что он говорил, помню только, что его речь была доброй и будничной, без малейшей тени романтики или ностальгии.

– Скоул! – проговорили мы в унисон любимый тост Лили. Чокнулись бокалами.

Бен попробовал свой джин-тоник и скривился.

– Вот ведь гадость богомерзкая! – сказал он и продолжил пить мелкими глотками.

Джек с Ханной припомнили семейные экспедиции: походы с рюкзаками по Вайомингу и Монтане, сплав по горной реке и другие приключения, которые подчеркивали, с каким энтузиазмом их мать всегда поддерживала потребность Бена в охоте и рыбалке.

Когда мы допили свои напитки, Джек поднялся, чтобы налить по второму кругу, и выяснил причину, по которой у коктейля Бена был такой мерзкий вкус. Не замеченная никем ранее, вдоль донышка бутылки с тоником Schweppes бежала полоса малярной ленты, помечавшая ее содержимое черепом со скрещенными костями и словами «удобрение для растений», которые рука Лили вывела печатными буквами.

Мы с Джеком задержались в Плимуте на пару дней после похорон Лили, чтобы помочь Бену сложить вещи покойной жены, перебрать ее сокровища и взять что-то на память. Утром того дня, когда мы намеревались вернуться в Сан-Диего, я поднялась до рассвета и тихонько ушла в ванную. Из окна второго этажа заметила на лужайке человеческую фигуру. Это был Бен в зеленой парке, склонившийся над каким-то темным предметом. Он был один. Поначалу я не могла понять, что он делает, но мне представилось, что он скорчился от скорби, придавленный реальностью ухода жены, завершения пяти десятилетий жизни с ней. Мне стало больно за него.

Потом я нацепила на нос очки и прижалась лицом к стеклу. На лужайке подо мной Бен сидел на табурете, между его коленями стоял старый бочонок; что-то пушистое и серое трепыхалось у него в руках. Птицы. Бен держал в руках молодых голубей, их тоненькие шейки были надежно зажаты между его пальцами. Он сворачивал им головы, одну за другой, потом вскрывал горло и держал тельце над бочонком, позволяя крови стечь внутрь.

Когда все птички встретились со своей быстрой насильственной смертью, Бен, должно быть, почувствовал, что за ним наблюдают. Он поднял голову и увидел за стеклом меня. Я подняла руку и помахала ему. Бен встал на ноги и поднял птичьи тушки высоко над головой. Он улыбался мне широко, во весь рот. Два года мой свекор прожил кающимся грешником, полный угрызений совести из-за своего предательства. Но теперь его покаяние было окончено. Бен вернулся – Бен-охотник, Бен-добытчик, Бен-любовник.