Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Тут-то я и поняла, что сквобы будут приношением моей матери. Как только мы с Джеком развернемся спиной и направимся в аэропорт, Бен тоже покинет дом и поспешит туда, где ждет его с распростертыми объятиями моя мать.

Глава 22

По возвращении в Сан-Диего снова потянулись беспросветные дни. Марго продолжала подкармливать меня романами – «Рассказ служанки», «Возлюбленная», «Миссис Дэллоуэй», – а заодно расчехлила тяжелую артиллерию и прибавила к этой смеси поэзию: Дерека Уолкотта, Мэри Оливер, Адриенну Рич. Я читала и читала, подплывая к определенным идеям так, словно они были буйками, созданными, чтобы держаться за них в открытом океане. Моя мачеха начала прямо заговаривать о Малабар, указывая, что мне нужно создать бо́льшую эмоциональную дистанцию между нами.

– У меня тоже была мать, которая не умела воспитывать, – говорила Марго. – Тебе придется научиться делать это самостоятельно.

Когда я вскинулась, защищая Малабар, как и всегда, Марго и не подумала отступать.

– Отчасти история твоей матери мне понятна, – сказала она. – И, насколько могу судить, Малабар обходилась с тобой лучше, чем ее мать с ней, но сейчас не об этом.

Я возмутилась, гадая, что такого мог отец рассказать Марго об отношениях матери с бабушкой, рвясь встать на защиту их старинных тайн. Могла ли Марго знать об ужасной драке, той, из-за которой моя мать оказалась в больнице? Знала ли она об ожерелье и о чрезмерной привязанности матери к нему?

– Меня волнуешь ты, – продолжала тем временем Марго. – В жизни генеральных репетиций не существует. У тебя только одна жизнь, Ренни, и пора тебе ею заняться.

Я не могла представить, как буду это делать. Мне было двадцать семь лет, но я чувствовала себя намного старше, как будто лучшие годы моей жизни уже пролетели мимо, так и не прожитые в полной мере.

– Ты должна помнить: твоя мать не сознает, что сделала, и никогда не осозна́ет, – продолжала Марго. – Если ждешь извинений или благодарности – не жди. Тебе предстоит тяжелая работа. Тебе необходимо простить ее и жить дальше. Счастье – это выбор, который ты должна сделать сама для себя.

Под напором Марго я обратилась за помощью к ее психиатру. Под верхним слоем резкого акцента – кажется, немецкого – и открытой манеры держать себя доктор Б. была человеком мягким и сочувствующим. Она отнеслась к моему дистрессу серьезно.

Вначале мы экспериментировали с разговорной терапией. Я рассказала доктору Б. о своем умершем брате, с которым у меня был общий день рождения; о разводе родителей и их последующих новых браках; о том, как однажды, когда мне было четырнадцать, мать разбудила меня, чтобы рассказать о поцелуе Бена, и как я поддалась соблазну и стала сообщницей, лгавшей семье и друзьям. Я рассказала ей о своем неотступном чувстве вины из-за того, что обманывала Чарльза и Лили, и о своей собственной пестрой истории любовных связей и измен, включая тот факт, что на момент моего знакомства с Джеком на острове Харбор у меня был бойфренд, которого я прежде фактически увела у другой женщины. Я также призналась, что не рассказала Джеку о романе наших родителей, несмотря на то что собиралась выйти за него замуж. Я ничего не утаивала.

Я описала симптомы своей депрессии, которая к этому моменту тянулась уже два года, и о плотине гневных, обвинительных голосов в моей голове. Даже показала ей свежие раны на руках, появившиеся после того, как я начала резать себя, и описала то облегчение, которое испытывала, проводя ножом по внутренней стороне запястья и наблюдая, как все эти красные точки расцветают в одну линию. Голоса уходили. Боль облегчалась. Наступала умиротворенность.

– Вам когда-нибудь приходило в голову, – спросила доктор Б., глядя на меня поверх очков, – что из-за того, что вы не отделили себя от матери в подростковый период, вам нужно проделать эту работу сейчас?

Я кивком попросила ее продолжать, гадая, есть ли дети у нее самой. На вид ей было лет шестьдесят, примерно столько же, сколько Малабар.

– Думаю, ваша депрессия может быть связана с пониманием, что вам необходимо развенчать нереалистичный образ матери, который вы храните в душе. Согласны, что сотворили из нее себе кумира?

Почему всегда и во всем оказывается виновата моя мать? Разве не я сама сотворила весь окружающий меня хаос? Я не делаю себе кумира из своей матери, сказала я доктору Б.; я ее понимаю. Прекрасно сознаю, что со стороны Малабар недопустимо было втягивать меня в свою внебрачную связь, но у нее такая тяжелая жизнь – мать-алкоголичка, умерший сын, неудавшийся первый брак, второй муж, ставший инвалидом в результате инсультов еще до того, как по-настоящему началась их совместная жизнь, и теперь тоже умерший… Все, чего я хотела, – это чтобы мать была счастлива и любима. Я была совершенно уверена, что и она хотела того же для меня.

Доктор Б. перефразировала свой вопрос:

– Как вы думаете, ваша мать ставит вас на первое место?

Мое молчание было ей ответом.