Дикая карта

Крепость дышала напряжением, никто не спал, на тонущих в черноте стенах бдели назначенные туда люди, готовились к пальбе пушкари. Сотни рук поднялись ради крёстного знамения, когда вихрь налетел на крепость, вскинул полусгнившую палую листву, взвыл в жерлах пушек и умчался, унося чёрные тучи. Небо посветлело.

В этот миг трижды ударили осадные колокола, и зычный голос Ходырева вскричал:

– За Сергия! За Троицу!

– За Сергия! – подхватили десятки глоток, стремена напряглись, и кони рванули с места на литовские заставы, затаившиеся подле Конюшенного двора и у прудовых плотин.

Митрий, сжимая рукоять сабли, бежал за конём Ходырева, стараясь не терять его из виду. Ему велено было спустя время вернуться и сообщить князю Григорию Борисовичу, как сложится дело.

Старшина Иван Внуков выдохнул, обратившись к ратникам:

– Отдадим душу за Господа нашего! За Троицу!

Вырвались его люди на конях из Святых ворот – сбили под гору ночевавших за турусами литовцев и казаков – в Нижний монастырь и за мельницу.

Иван Есипов пешим со своими туляками уже бился на Московской дороге, заняв плотину Красного пруда, до самой горы Волкуши, пытаясь прорваться к пушкам, тем самым, что били по церкви.

Но богоборцы уже успели опомниться. Из-за туров, окружавших пушки, раздались выстрелы. Уронил саблю старшина Иван Есипов, схватился за голову. Ранен! Ободрённые вороги повыскакивали из-за туров, погнали троицких людей вниз, к плотине.

Подоспел на подмогу Есипову Иван Внуков, погнал литовцев и казаков в Терентьеву рощу и на Волкушу, избивая саблями и пиками.

Данило Селевин с пешей сотней подоспел к Нижнему монастырю, к колодцу чудотворца Сергия, где начинался подкоп. Там засел изменник атаман Чика с казаками. Никогда прежде, управляя монастырскими вотчинами, считая уроки, не ведал Данило, что душа может лететь впереди тела, что рука рубит быстрее, чем летит пуля, что пеший может победить трёх конных и сечь неустанно, обращая врагов в бегство. Но выбежал из-за туруса, склонив голову вниз, некий литвин с копьём, ударил Данилу в грудь – упёрлось копьё в латную пластину, скользнуло – и против сердца пришлось. Данило, устремляясь вперёд, достал литвина саблей, зарубил – и упал, ослабев. Товарищи подхватили его, отвели в монастырь – и сам Иоасаф постриг его и причастил. Преставился Данило во иноческом образе.

Уже совсем рассвело, когда Иван Ходырев и Борис Зубов, повернув от Нагорного пруда мимо Служней слободы, налетели на мельницу и погнали литовцев и казаков дальше, на луг.

Атаман Чика, чернобородый, страшный, упёрся, держась за Нижний монастырь. Прячась за остатками стены, двое казаков деловито заряжали ему самопалы, а он палил с рук, отшатываясь при каждом выстреле. Падали ратники троицкие. Иван Внуков хотел набежать на Чику как раз после выстрела, но тому бросили заряженную рушницу – и Внуков рухнул, сражённый. Когда мёртвого старшину внесли в Святые ворота, смутились монахи, возроптали и бросились на Пивной двор к чашнику Нифонту.

– Нифонт, веди нас на туры! Изнемогают сотни наши.

Три десятка чернецов, вооружённых пиками и бердышами, да пара сотен остававшихся в крепости ратников вышли из Погребной башни, от Пивного двора спустились к реке и бегом помчались в гору – откуда только силы взялись! Крепко рубились они подле орудий. И Митя, прибежавший к князю с вестью от Ходырева, был тут же послан им на Красную гору к Нифонту с повелением отступать.

– Почему отступать? – в горячке крикнул Митрий.

– Исполняй! – зло сказал Роща. – Оголили стены, сейчас из Клеменьевского табора прискачут! Все ворота нараспашку! Что Конюшенные? – обратился он к ратнику, подбежавшему с той стороны.

– Заперты. На Конюшенных Голохвастый стоит, но люди волнуются. К привратным сторожам подступают!

– Какие такие люди?

– Крестьяне деулинские и прочие. В бой рвутся. Вот-вот воеводу превозмогут силой.

Роща зажмурился, закачал головой, ухвативши лоб ладонями. Поднял покрасневшие глаза на вестового:

– Беги к Конюшенным. Прикажи Алексею Ивановичу никого не выпускать!

Когда вестовой добежал до Конюшенных, толпа уже смяла сторожей и валила наружу. Митя, вытащив саблю, сам уже бежал вместе с толпой мимо Плотничьей башни, мимо Мишутина и Благовещенского оврага к Красной горе. По ней скатывалось вниз, отбитое пальбой из пушек и пищалей, воинство чашника Нифонта.

Митрий закричал:

– А-а-а!

За ним закричали остальные, их услышали – и враги, и Нифонтовы люди. Враги развернулись и побежали обратно, под защиту туров.

Чашник остановил своё воинство. Приведя его в относительный порядок, он вновь устремился из подгорья вверх, к турам, соединяясь с крестьянами возле орудий.

Тут грянули пушки на Волкуше. Палили по Нижнему монастырю, по-за плотину, отрезая перешедших на ту сторону от основных сил. Вслед за залпами со стороны сапежинского табора, из-за туров и тарасов, подошли полки вражеские, согнали городских под гору. Тут заговорили пушки на Круглой башне и на южной стене. Пушкари били точно по врагам и заставили их повернуть вспять. На Волкуше ляшские трубы заиграли отступление.