Дикая карта

Те с изумлением посмотрели на серебро: на новеньких монетах был отчеканен профиль Тушинского вора.

– Пана вашего покличьте! – доверительно попросил мужик.

Стражник помоложе развернулся и побежал было в караульную избу, но Семнич сам вышел из-за тура:

– Вот он я. Что тебе?

Факел горел неровно, и Семнич заметил, как мужик мотнул головой в сторону пахолков. Ротный понял:

– Подите погрейтесь.

Стражники исчезли. Мужик громким шёпотом произнёс:

– Обоз из Москвы в крепость. Пропусти!

И вложил пану в руку увесистый мешочек.

Семнич раздумывал:

– И много вас?

– Саней несколько, да казаков восемьдесят. Ради Христа пропусти. А то ведь биться придётся – сколько твоих поляжет, а? У меня ребята – звери.

– Мало, – быстро оглянувшись, ротный подкинул мешочек на ладони. – Это вы пожар спроворили?

Мужик промолчал.

«Не похож он на крестьянина, – подумал Семнич. – А серебро кстати. С осени ни гроша не видели, царёк, стерва, обещаниями кормит».

– Мои ведь только до утра стоят, – отрывисто произнёс пан.

– А мы утром и проскочим. До смены. Ты, главное, шуму не поднимай.

– Несколько саней, говоришь… Маловато будет, – повторил пан ещё раз.

– Вот!

Мужик долго шарил за пазухой – достал и отсчитал на ладонь ротному ефимков.

– Ладно, прикажу шуму не поднимать. Ради человеколюбия! – усмехнулся поляк. – Только вы уж потрудитесь, стражу-то свяжите покрепче.

25 февраля 1609 года

Перед заутреней в стане Лисовского раздалось гудение рога, послышалось несколько выстрелов. В монастыре откликнулся тревогой набатный колокол. Стража вглядывалась в рассветную даль, все монастырские срочно заступали в свои наряды.

Но тут по крепости разнеслось:

– Подмога идёт!

Все – и стар, и млад, и раненые, и недужные – все высыпали на стены, толпились на Круглой башне. Все вглядывались в знакомые до каждой складочки очертания Волкуши.

В гору взбирался отряд: впереди на лошадях – казаки, затем обоз – саней с дюжину: возле каждого возницы шли по два казака с заряженными пищалями, да возле саней в готовности с пиками народ двигался. Замыкали отряд вновь казаки верхами.

Сзади, выпалив из ружей, бежали казаки Лисовского.

Обоз уже подходил к монастырским воротам, и воины, идущие за последними санями, задержались, отстреливаясь.

Вперёд выехал казак в красной шапке:

– Я атаман Сухан Останков с казаками и слугами троицкими. Из столицы на подмогу.

На стенах народ закричал, заволновался, узнавая своих, из Служней слободы, кои с прошлого лета на Москве задержались, на монастырском подворье, а ныне келарем Авраамием посланы в Троицу.

Роща переглянулся с Голохвастым, кивнул: отворять ворота.

Отряд втянулся в крепость. К слугам кинулись родные – обниматься, и строй разрушился.

Сухан окинул взглядом толпу и твёрдым шагом подошёл к игумену.

– Благослови, владыко.

Иоасаф, дрожа от радости, перекрестил атамана, приложившегося к руке, и весь отряд.

Григорий Борисович кивнул Сухану, Голохвастый крепко обнялся с товарищем, с которым в прежние счастливые годы ходил до Камня.

– Как же прошли вы через табор вражеский? – изумляясь, вопросил Иоасаф.

– Этот пёс ротный всё серебро из меня вытряхнул, – скривился Сухан, – за то, что его люди тревогу не подняли. В Клементьевском после ночного переполоха все спали, так мы и прошли. Да у мельницы лисовчики на нас налетели и четверых казаков от отряда отбили, мы невредимы прошли. Добрые ребята в плен попали. Эх!

– Святой Сергий, чудотворец, и Никон святой вас заступили, молитвами своими укрыли! Слава Господу! Аминь!

– Аминь! – откликнулась площадь, крестясь.

– Почему же не напали? – задумчиво спросил Голохвастый.

– Серебро как разрыв-трава – все замки отворяет, – хохотнул атаман. – Да, в обозе порох, пули да припасы съестные. Авраамий травы да коренья лечебные прислал. Один воз от Шуйского-царя для царевны Ксении. Всё кстати будет.

– Мы вас по слову о полночь ждали.

– Мы с ребятами рассудили так: ночь – она ведь не только нам на руку, но и ляхам. Отбили бы часть обоза – как бы я потом Авраамию в глаза взглянул? Я ведь на кресте поклялся, что пробьюсь.

– Как на Москве? – сурово спросил Роща. Он стоял как крепостная башня – в волчьей шубе, крытой малиновым сукном, широко расставив ноги.

Сухой развернулся к воеводе всем телом, поправил на голове шапку, отороченную соболем, подтянул кушак. Окинул быстрым взглядом всех стоявших рядом.

– Худо на Москве, – ответил тихо. – Под Шуйским стол шатается. Перелёты бегают из Кремля в Тушино, потом назад – царь их принимает да слушает! Тех, у кого шапки повыше. А тех, кто поменьше, подручные его хвать – да ночью и в прорубь. Весной возле Нижнего немало, знать, утопленников выплывет. Я и рад был сюда уйти: у вас хоть понятно, кто враг.

– Цинга у нас. Мор, – сурово сказал Голохвастый.

– А на Москве рази не мор? Здесь от цинги мрут, на Москве от голода – домовин уже никто не ладит, сотнями в ямы кладут.

Иоасаф высоко поднял руку с крестом, перекрестил атамана:

– Господи Исусе Христе, помилуй нас грешных!

Сухан приложился, за ним к кресту по очереди подошли все его казаки.