Дикая карта

Генерал Горн поставил наёмников глубокой фалангой, длинные копья, упёршиеся в землю, сдержали конный натиск. А затем фаланга начала медленно продвигаться вперёд.

Но на фланге беда! Третья польская рота сумела смять лёгкую русскую и шведскую конницу. Завязалась отчаянная рубка.

И тут на поле появился отряд торжокского воеводы Корнилы Чеглокова: не должен молодой воевода сидеть в крепости, когда кипит бой!

Тут заспорили Шаховской и Зборовский. Князь велел трубить отступление, а полковник рвался в бой. Но разум был на стороне Шаховского, и Зборовский скрипя зубами протрубил отход.

Пришлось убегать к Твери, чтобы там соединиться с большими силами и не дать русским и наёмным шведам переправиться через Волгу.

К Торжку подтянулось всё войско Скопина-Шуйского. Воеводы обсуждали первое столкновение с поляками. Оказалось, глубокое построение и длинные мощные копья – дело нужное! Нам бы тоже такой строй учинить! Всем воеводам – и Пунтусу, и Горну, и Валуеву, – было не более тридцати лет. Скопину ещё двадцати четырёх не исполнилось! Все были молоды, храбры и решительны.

Правда, русских сил в войске оказалось мало. Но тут к Торжку подошёл князь Яков Барятинский с трёхтысячным отрядом смоленского ополчения – воевода Смоленска боярин Михаил Борисович Шеин хорошо понимал, где сейчас решается судьба русской земли, и прислал людей опытных, отлично знающих, что такое воевать с поляком.

Ипатьевский монастырь

Жеребцов стоял перед крестьянами, которых казаки строили по-военному, в линию. Крестьяне вроде бы строились, но тут же незаметно разбивали порядок, перемещались, располагались как-то вразброд. Они были недовольны тем, что их согнали сюда, и поглядывали на берег Костромы, где стояли их челны.

– Братья! – голос воеводы покрыл гул голосов. Стало тихо. – Братья! Ныне время покоса. А вас свели сюда. Здесь, в Ипацком монастыре, засели воровские люди. С ними вор воевода Вельяминов. Не этот ли Вельяминов по весне полтораста костромских семейств в Волге утопил? Не он ли город ограбил?

Народ загудел, соглашаясь.

– На том берегу, – Жеребцов указал на высокий правый берег Волги, – вновь Лисовский стоит, на нашу сторону перелезть ищет. Не он ли Галич дотла сжёг, жён и детей живота лишил? Ныне он Кинешму разорил, город в пепел обратил, Решму потоптал и пожёг, на подмогу Вельяминову прикатил. Знаю, косить пора! Но ежели мы воровское яйцо в гнезде не раздавим, вылупится стервятник, наши гнёзда разорит – ни двора, ни сена не останется.

Крестьяне закачались, переминаясь с ноги на ногу. Многие кивали, понимая.

– Чаво надоть? Ты дело говори! – выкрикнул один, в рубахе с расшитым воротом, в новых лаптях и чистых онучах. На него обернулись.

– Копать надо! Для того и велел заступы взять. С косьбой бабы управятся.

Как мягкая глина, поддалась толпа. Уже разбивали её сотники, ставили десятских, и по набитым колышкам начинали копать землю.

Давыд Васильевич решил обвести осадным рвом всю обитель. Крестьяне, поняв задачу, копали без устали – землю кидали в сторону монастыря, образуя вал, который предохранял их же от пальбы со стен.

В первый день со стен в копающих палили часто, ранили двух крестьян. Сибирские казаки отстреливались. Но на второй день палить стало бессмысленно: вал сберегал копающих от пуль. А стрелять из пушек в монастыре не спешили – запас пороха им не восполнить. Берегли.

Люди Строганова вызнали, где собран наготовленный лес, вызвались поплыть вверх по Костроме, пригнать тот лес да построить надолбы. В три дня обернулись. Надолбы учинили меж валом и монастырём, к ним узкие ходы прорыли зигзагами, и стрелами стреляли, и палили из укрытия по врагам на стенах.

Воевода Никита Дмитриевич Вельяминов, старый знакомец Жеребцова, был не промах. За монастырские стены он свёз всё добро, взятое с убитых семейств, костромскую казну и запасы муки и овса, мяса вяленого да рыбы. Ему надолго хватит. Измором не возьмёшь. Приступом – людей потеряем много, а ныне каждый умелый воин на счету. Остаётся одно – благословлять щедрость Строгановых, приславших пороху столько, что не одну, а все стены монастырские подорвать хватит.

Из осадного рва повели три подкопа – да не прямо, а коленцами. В который зелье заложат – про то Жеребцов не сказывал никому. Ежели который враги с помощью слухов обнаружат, так время не пропадёт.

Старшим над всеми поставил вернувшегося со своей ватагой архангелогородца Груздя.

Пока копали, воевода велел казакам сказывать его больным. Сам же, взяв десяток самых верных туруханских охотников да груз малый, но тяжёлый, на двух лёгких стругах вёслами побежал вверх по Волге. Шесть сотен вёрст – это ли расстояние? Гребли бесперебойно, а в ветер и парус ставили. В десять дней до Твери добежали.

Июль 1609 года

Троице-Сергиева обитель