Дикая карта

Так Митрий вдруг узрел: Троицкий монастырь на взгорке, с одной стороны Сапега с Лисовским стоят, а издалека – но к Троице – неуклонно движутся двумя крылами сила из Новгорода и сила из Костромы. Крестьяне же сказывали, что помощь идёт! Знаменщик прочертил – прямо к сердцу, и сердце это – Троица. Митрий, будто переселившись в Сапегу, понял: тот не отступит от стен, пока не возьмёт монастырь! Не крепость ему нужна, а богатства, в ней заключённые: золотые и серебряные сосуды с каменьями, оклады иконные и книжные, раки с мощами.

Митя даже подскочил на своей постели: значит, предстоит новое сражение! То-то он замечал все последние дни, как всё более многолюдным становится лагерь Лисовского, как тянутся по подсыхающим дорогам телеги и бредёт уставшая пехота.

После заутрени не утерпел – сказал об этом Роще.

– Не глупее тебя будем, – прищурившись на солнце, ответил воевода.

Июнь 1609 года

Казаки атамана Останкова отправились купаться на пруд под охраной своих вооружённых товарищей. Круто ныряли в непрогревшуюся воду, отфыркивались и принимались тереть свои тела пучками травы и веток, хохотали и по-мужски подшучивали друг над другом, задирали хмуро сидевшего на коне Сухана:

– Атаман! Когда бабы купаться пойдут, нас в караул поставь!

Митрий увязался с казаками – баню не топили давно, берегли дрова, а мыться хотелось – страсть. Всё тело зудело и просило воды да веника. Застеснявшись, полез было в воду в портках, но казаки засмеяли:

– Глянь! Со своими портками расстаться не может, как наш Долгоруков с Мартьяшем! Скидай!

На поверхности вода была чуть тёпленькой, а в глубине – стужа: речка Кончура с родников начало берёт, из груди земной. Митя несколько раз окунулся с головой, поскрёб тело, как мочалом, собственными портами и, выскочив на берег, растянулся на траве, разложив рядом выжатую одёжу.

В безоблачном небе журчали жаворонки. Зелень шелестела, поднимаясь вокруг стеной, и стена эта внезапно отгородила Митрия от боевой осени, морозной зимы и томительной смертной весны. Неужто это он бежал с саблей в руке, догоняя удиравших врагов? Неужто он рубил, и скакал, и мёрз, и грузил на сани умерших?

Да нет же, это лишь страшный сон.

Исчезли крики казаков, исчезло прошлое, исчез даже жаворонок над головой – остались только травы и небо, зелень и лазурь. И когда Митрий уже готов был, будто соль в воде, раствориться в небесной чаше, на разогретое тело вдруг брызнуло холодом.

Митрий с трудом открыл глаза: над ним высился Сухан:

– Вольно ж тебе мечтать! Знамо дело, вьюноша. Подымайся, ваша очередь караулить.

Митя встал, показав красную худую спину с отпечатками трав, и быстро оделся.

Сухан с товарищами разболокся и с высокого берега – ласточкой – прямо в глубину.

Но нежился он недолго. На горе Волкуше поднялась пыль, показались всадники – пришлось выскакивать из воды и убираться в крепость.

На вылазки не отваживались: слишком мало оставалось стрельцов да казаков, крестьян да братии, чтобы рисковать людьми. Лишь суровая необходимость заставляла отправляться за дровами. 16 июня, когда травы в рост вошли, учинили вылазку за травой на Княжье поле – косили, и сгребали, и на возы метали все, не считаясь с чинами, лишь бы быстрее управиться. И после пытались выезжать, но с большой опаскою: врагов то становилось больше, то они вновь куда-то исчезали. Города вокруг жили своей жизнью: где-то впускали поляков, где-то били их и изгоняли, навлекая на себя карательные отряды; но в монастыре только смутно ощущали это брожение, сосредотачиваясь на своих внутренних потребностях: на необходимости есть, пить, кормить оставшуюся скотину и коней и вновь есть: вот же утроба человеческая – всё никак насытиться не может! Каждый день ей пищу подавай.

Митрий ликовал: Маша Брёхова согласилась прийти после вечерни в садик за царским дворцом. Садик сохранили: сама царевна-инокиня не дала рубить на дрова яблони. И теперь Митя никак не мог дождаться конца службы, повторяя слова общей молитвы, но в душе молясь о другом: чтобы ничто не помешало Маше увидеться с ним.

И вот пришла.

Он уже прижимал её тёплое тело к себе, уже искал её губы, как рядом раздался треск ветки под ногой. Влюблённые замерли. Смолк соловей за стеной. Шаги прозвучали совсем рядом – и некий человек скрылся за яблонями.

– Стой! – приказал Митрий Маше. Она испуганно замерла.

Митрий неслышно прокрался вслед за человеком, приник к яблоневому стволу – и услышал громкой шёпот. Человек влез в печуру подошвенного боя и говорил с кем-то – вестовой различал отдельные польские слова:

– Йутро… армат… атак…

Мартьяш!

Кровь кинулась к голове, загрохотало сердце. Сапегин трубач кричал, что он не поляк, а венгр, клялся Долгорукому в верности, ругал Сапегу последними словами, рассказал обо всех планах поляков – и вот он оказался предателем! Вот что значит – пригреть на груди змею! Говорил Алексей Иванович – не верь перемёту! А Роща поверил – видно, уж очень хотел поверить. И вот теперь…