Дикая карта

Однако рать, отправленная под Суздаль на пана Лисовского, потерпела поражение. Красавец Лисовский слыл счастливчиком. Теперь он издалека следил за тушинскими распрями, не влезая в них, и люди его, и кони были сыты на приволье Суздальской земли.

Силы Сапеги таяли. Люди его, смущаемые вестями из тушинского лагеря, всё менее хотели умирать на чужой земле.

Позже, много позже коронный гетман Станислав Жолкевский, размышляя над рукописью «Начало и успех Московской войны», напишет: «…Скопин очень теснил наших, построением укреплений отрезал им привоз съестных припасов, а в особенности тем, кои с Сапегою стояли под Троицею; они несколько раз покушались под Колязиным монастырём и подле Александровой слободы, но, прикрываемый укреплениями, Скопин отражал их, избегая сражения, и стеснял их своими новыми укреплениями. Укрепления сии были наподобие отдельных укреплений или замков, каковой хитрости московитян научил Зомме. Ибо в поле наши были им страшны; за этими же укреплениями, с которыми наши не знали, что делать, московитяне были совершенно безопасны; делая беспрестанно из них вылазки на копейщиков, не давали нашим никуда выходить».

Ружинский

Роман Ружинский спешил вернуться из-под стен Александровой слободы в тушинский лагерь. Ему казалось, что он единственный, кто ещё держит сторонников Димитрия в своих руках. Без него всё рассыплется прахом. Поражение под стенами Александровой слободы отзывалось ноющей болью, сливавшейся с неутолимым страданием от пробитого стрелой бока. Королевские послы, прибывшие от Сигизмунда, каждый день держали совет с боярином Салтыковым и патриархом Романовым, неизменно кончавшийся попойкой.

Первой вестью в Тушине было прибытие в царьков дворец пана Адама Вишневецкого. Меховецкий придумал второго Димитрия, Адам Вишневецкий – первого. Теперь Адам и царик, запершись вдвоём, пьют горькую. Как долго? Да почитай с того дня, как вы, пане, отбыли к Сапеге.

Тот самый Вишневецкий, упрекавший его, Романа, что он перекрестился из православия в католичество! Православный…

Вновь ярость неукротимой волной затопила голову. В руках оказалась палка. Ружинский выставил дверь. Он охаживал палкой пьяного пана Вишневецкого, пока та не переломилась. Обломок швырнул в царика, который успел схватиться за ручку двери. Роман, задыхаясь от боли в боку, дал ему выбежать на улицу и спрятаться в клеть подле дворца, выпил всё, что оставалось на столе, и, мгновенно опьянев и чувствуя, как холодяще мертвеет рука, едва добрёл до своих покоев.

Воинство шаталось, разбредалось, слухи ходили один чуднее другого. Сам Ружинский, напившись раз, стал пить каждый день: ему казалось, что так боль, мучившая его всё сильнее, отступала. На просьбы царика дать ему лошадей или разрешить прогулки отвечал яростным отказом, совсем перестал выделять средства на питание Лжедимитрия. Однако приказал усилить караулы вокруг всего лагеря.

14 декабря прибыли из-под Смоленска королевские послы. Сигизмунд поручил им переманить войско тушинского царика на сторону короля, привезти под Смоленск. Это добавило толков и пересудов.

Однажды царик исчез. Едва весть разнеслась по лагерю, как толпы наёмников бросились грабить дворец. Ружинский приказал обыскать обоз и повозки королевских послов, но там царя не нашлось – ни живого, ни мёртвого.

Пан Тышкевич вышел со своим полком против Ружинского, обвиняя Романа в убийстве царика. Люди Тышкевича начали без команды палить по палаткам Ружинского, пытались прорваться к войсковому обозу. С огромным трудом сторонники Ружинского сумели не допустить разграбления обоза.

Царик, однако, был жив. Лёжа на телеге под грудой тёса, он сумел выехать из лагеря, бросив царицу Марину, и добрался до Калуги. Оттуда он в грамотах обвинял Ружинского в покушении и требовал его отстранения от должности гетмана.

Отряды донских казаков, верные своей присяге Лжедмитрию, вопреки воле атамана Заруцкого решили уйти в Калугу. Заруцкий бросился за помощью к Ружинскому. Хоругви Ружинского ударили в тыл не ожидающим вероломства казакам и истребили две тысячи человек.

Варилась каша крутенька.

Январь 1610 года

Сапега

Замечь, заметь. Буря снежная. Рождество близко.

Водка на клюкве. От неё не так болит голова, как от иных русских водок.

Ян Пётр Сапега. Сапега Пётр Ян. Хитрый лис. Вот тебе и сорок. Что дальше? А?

Швырнул в угол стопку.

Твёрдым шагом приблизился к ложу. Выгнал из-под одеяла дебелую грудастую девку, что грела постель.

Девка фыркнула, обиженно ушла.

Упал как подкошенный. В голове звенело – будто струйка фонтана.

Опять фонтан. Падуя. Белые стены. Чернокудрая дочка аптекаря. Ей поручил отец выкопать драгоценный корень мандрагоры. Она выкопала два. Приготовила настойку. Ей так хотелось присушить этого зеленоглазого славянина!

Он выпил настойку корня-человечка за один раз. Ощутил мужскую ярость и не отпускал аптекарскую дочку, пока она, измученная, не уползла. Впал в забытьё. Его качала морская волна – долго-долго качала, влекла за собой, не отпускала, и он, потеряв разум и волю, готов был делать всё, что ему прикажут.