Дикая кровь

Песни Чимберея о бесконечно родной земле, о текущей в ней прекрасной реке Тес-хем любил слушать и сам Алтын-хан. По его велению сказителя сажали на белого верблюда и увозили на один из степных курганов. Чимберей опускался на цветную кошму рядом с ханом, вместе со всеми пил молочное вино, от того вина звучный голос его крепчал и становился чистым, словно горные ручьи.

Дни стояли теплые, прозрачные. Заречные холмы были густо повиты сиреневым маревом. Вокруг разливалась удивительная тишина, ее не вспугивал ни всплеск воды в реке, ни сухой шелест тальниковых листьев. Только где-то в степи пофыркивали разморенные зноем кони да тонко ржали пугливые жеребята. И казалось, что тишина поет, как туго натянутая струна хомса[8].

Куземко и Якунко купались в Абакане, собирая шумливую, удивленную толпу монголов на берегу. Цирики пронзительно кричали, показывая друг другу на воду. И никто из них, даже самые отчаянные, не решались войти в воду.

— Трусят, — посмеивался над ними Куземко.

— Закон им того не позволяет, — пояснил Якунко. — А смелости у цириков на нас с тобой довольно.

По вечерам долго тлели над степью дымные закаты. Почти до полуночи не смолкал суматошный монгольский лагерь. В посольскую юрту приходил Дага-батор, молча садился против Ивашки и неподвижно сидел, подперев рукою подбородок и не сводя глаз с красноярца. А намолчавшись, вдруг ни с того ни с сего заводил разговор о Монголии, о прекрасной стране снежных гор, душистых степей, многочисленных стад и сильных мужчин. Он говорил о неразлучной дружбе чингизида Алтын-хана с Тушету-ханом и джунгарами. Что скрывать, алчные соседи всегда завидовали государству славных Алтын-ханов, у которого есть все для процветания: большое войско и обширные пастбища, достаточно данников и прочный союз с Белым царем.

— Почему союз? — Ивашко резко обрывал Дага-батора. — Ваш Алтын-хан — холоп нашего государя.

— Алтын-хана никто не холопил! — вскакивал с кошмы рассерженный Дага-батор.

— Но ежели у вас очень уж дивна земля и ваш Алтын дружит с соседями, почему он идет к киргизам?

— Потому и идет, что киргизы извеку платят нам дань. Не от нас то заведено.

Но однажды Дага-батор нечаянно проговорился:

— Тушету-хан еще пожалеет, что поднялся на Алтын-хана!

— Дружок-то? — только и спросил Ивашко.

Дага-батор помрачнел и, метнув глазами молнию, вышел из юрты. Однако и так можно было догадаться, что дела у монголов плохи. Из-за Саян редкий день не прибывали усталые, в пыли и грязи всадники, и на лицах встречавших их зайсанов совсем не было радости. Зайсаны в растерянности пожимали плечами и разводили руками, с такими новостями не очень торопясь к своему грозному повелителю.

О предстоящем приеме послов Дага-батор обычно ничего не говорил, а Ивашко его и не спрашивал, делая вид, что все идет своим чередом, и подчеркнутое невнимание Алтын-хана Ивашку ничуть не трогает. Киргиз помнил строгий наказ Герасима Никитина:

— Держись осанисто и крепко. Всякую суетность и простоту они примут за нашу слабость.

И вот Дага-батор появился в посольской юрте с утра и сразу повел разговор о приеме. Алтын-хан, мол, хоть и занят делами и недомогает сегодня, а все ж готов повидаться и беседовать с почтенными красноярцами.

«Да его о скалу головой не убьешь», — подумал Ивашко.

— Какие будут подарки в почесть хану?

— Подарки приготовили, да позабыли дома.

Дага-батор пропустил Ивашкины дерзкие слова мимо ушей. Главное достоинство придворных в том и состоит, чтобы угадывать и предупреждать все желания повелителя и не слышать того, чего не нужно слышать. А первый зайсан ханства Дага-батор был хитрым восточным царедворцем.

Ивашко, не повернув головы, кликнул Куземку и Якунку. Те явились на зов, встали, как положено, у дверей, низко поклонились Дага-батору.

— Не запамятовали ли вы, добрые казаки, где у нас подарки женкам хана? — с явной насмешкой спросил Ивашко.

Казаки охотно, с пониманием приняли дерзкий тон киргиза, ответили бойко, в голос:

— Никак растеряли, пока ехали!

— Путь долог, перво дело.

Ивашко с подчеркнутым равнодушием перевел монголу ответ казаков. А тот удивился:

— Но почему люди, потерявшие подарки хану, носят головы на своих плечах? Или некому их срубить? Так мы срубим. А чтобы послу было весело ехать до Красного Яра и чтоб его никто не обидел, мы дадим ему своего провожатого.

Ивашко, полузакрыв глаза, спокойно выслушал монгола и усмехнулся:

— Судья им — воевода.

Казаки перехватили и лукавое удивление Дага-батора, и кривую усмешку Ивашки. Якунко спросил:

— Что говорит мугал?

— Что вы крепки телом и учтивы.

О подарках казначею и служанкам ханш Дага-батор уже не заикнулся. Очевидно, прямая ссора с русскими не входила сейчас в расчеты Алтын-хана.