Дикая кровь

Старик вернулся не один — с юношей лет семнадцати, стройным, гибким, каким в давние годы был сам Маганах. И, наверное, юноша тоже удачливый охотник и тоже хочет иметь собственного быстрого коня.

— Мой внук Мукуш, — с гордостью в голосе представил его старик. — Весь наш улус отошел на Парну-реку. Остались только мы с ним.

Мукуш тут же кинулся в ржавые кусты смородины, откуда-то принес сараны в туесе, кожаный мешок с айраном. Принимая от него эту скудную пищу, старик сказал:

— Монгол все берет. В лесу прятать надо.

— Монгол угнал у нас трех коней, остался один конь. Как жить будем? Я отберу коней у монгола! — горячо проговорил Мукуш.

Маганах усмехнулся: не так ли и он кипел, переполненный горем и злостью, когда цирики увели Чигрена. Не пришлось более свидеться с красавцем-конем, ни с чем остался тогда Маганах, да еще и Соловка забрал сердитый и мстительный Иренек.

Маганахову грустную усмешку Мукуш поторопился принять на свой счет. Надулся, ровно хомяк, резанул Маганаха обиженным взглядом:

— Думаешь, струшу?

— Меня с собой возьмешь? Я помогу отогнать коней, — сразу посерьезнев, сказал Маганах.

Мукуш заколебался, верить или не верить участливым словам качинца, озадаченно спросил:

— Ты конокрад?

— Ой, нет. Но монголы обидели и меня. Мне они тоже должны скакуна.

— Ладно, поедем! — обрадовался Мукуш.

Едва восход алым хвостом взмахнул над степью, казаки по холодной росе снова тронулись в путь. Они держали коней точно на восток. Теперь ехали типчаковой долиной, замкнутой угрюмыми горными хребтами со всех сторон. Далеко впереди маячила вонзившаяся копьем в слабо подсвеченное небо Змеиная сопка. Кызыльцы рассказывали, что на той сопке огромными клубками, почти такими, как юрты, копошились ядовитые змеи, и плохо тому, кто отваживался подняться на нее.

Отдохнувшие кони споро бежали по твердой целине, поматывая головами и пофыркивая. Глядя на проснувшуюся, отряхивающую росу синюю степь, Тимошко говорил недовольным, тягучим голосом:

— Смотри, никого нету. Монголы ясачных в тайгу потеснили. В город нам поворачивать надо.

— Поворачивать, — передразнил Якунко. — Пошто не думаешь, с чем к воеводе явимся!

— С соболями.

— Много их у тебя?

— Хватит. Воевода должен про то сам знать, что за ясак с пограбленных инородцев. Цирики насильно забрали даже сарану и курлык, страшный голод в улусах.

— Сыт голодного не разумеет, — сказал Якунко. Тимошко давно знал Якунку, не один год они ездили по тайге и степи, собирая ясак. И всегда Якунко был вот таким же настырным. Казалось, он не страшился ничего на свете, и это удивляло Тимошку.

Летний день дышал зноем. Кони взопрели, и всадники перевели их на короткий шаг.

— Пить хочется. Душа высохла, — Тимошко каменным языком облизал соленые губы.

Якунко посмотрел на него и презрительно сплюнул:

— За какие грехи Господь послал мне тебя? Будет тебе вода, перво дело!

— А и где ж она будет?

— Не вопи, Тимошко. Хочешь, сказку, тебе скажу? Какую сказку? А ты слушай. Учинилось, купался человек в озере и увидел двух лебедей. Обрадовался, побежал домой за луком, чтоб стрелить по ним, а вернулся к озеру — там уже не лебеди, а две ангельские красавицы, разодетые в жемчуга, глядят на него и посмеиваются. Одна красавица так и пошла за тем человеком, и они поженились. А стали уже стариками — попросила жена у мужа принести ей лебединые крылья, и он принес… Да ты развешивай, развешивай-ко уши!.. Тогда она превратилась в лебедя и вылетела из хором в окошко. Он ухватил было ее за ноги, да где там — не удержал.

— И вся-то сказка? — разочарованно протянул Тимошко.

— Вся. А у того человека, приметь, руки были в саже, он печь чистил и замарал ей ноги. Оттуда и пошли у лебедей черные лапки.

— Дивно! — сказал Тимошко.

— Сказку эту я молвил к тому, что и нам бы не худо присмотреть себе двух лебедушек…

Тимошко все как есть понял, от души рассмеялся. Если теперь и вяньгал, то больше себе под нос, чтоб Якунко не слышал.

Немного погодя перед ними открылось длинное и узкое, словно кушак, расстеленный по логу, и заросшее камышом у берега озеро. Кони закосили в его сторону и сами потянулись к воде. Но казаки, прежде чем поить их, дали коням немного остыть.

Вода была мягкая, теплая, лишь местами ступни ног касались вязкого холодного ила — со дна били ключи. Казаки шумно, как в детстве, плескались, брызгали водой на коней. Косматая Тимошкина лошадь, пугливо шарахнувшись от брызг в камыши, поскользнулась и едва не упала.

— Стерегись, вода в ухо коню хлынет, — предупредил дружка Якунко.

Купание освежило и развеселило казаков, в добром настроении они оделись и продолжали свой путь. Тимошко что-то начал невнятно говорить про еду, но Якунко его не слушал, и говорок сам собою угас, будто костер, в который забыли подбросить дров.

Проехали Змеиную сопку, впереди, за зелеными космами кустов, обозначился выход в просторную долину Чулыма. Но только стали подниматься на травянистый бугор, услышали позади нарастающий гулкий топот. Оглянулись: из-за сопки вдогонку им, шпоря коней, бешено скакали по лощине люди в высоких шапках.