Дикая кровь

Но сейчас надо было поскорее оторваться от погони. Пастух вдруг махнул рукой, чтоб казаки остановились, молча слез с седла и припал ухом к тропинке. Так он лежал всего секунду, а когда поднялся во весь рост, по его строгому и несколько растерянному лицу было видно, что погоня близко, мешкать никак нельзя.

Маганах мало знал эту глухую, находящуюся далеко в стороне от путей обычных киргизских кочевий, часть гористой степи, он лишь догадывался, что где-то впереди должна быть темная лесистая подкова Можарских гор вокруг серебристого камышового мелководья озера Белого. Там тоже исконная земля кызыльского племени, и кочуют на ней степные роды, совсем чужие качинцу Маганаху, а тем более казакам. И если кызыльцы узнают, что это едут ясачные сборщики, они ни за что не помогут русским, скорее сами попытаются пограбить собранных казаками соболей. Выходит, что в немирной степи нужно опасаться не одних только киргизов.

С ходу одолели еще один перевал, а на обрывистом каменистом склоне Маганах круто отвернул от тропинки в распадок, за ним, не раздумывая, пустили коней Якунко и Тимошко, всю дорогу державшие наготове заряженные пищали. Казаки поняли нехитрую уловку Маганаха: сбить киргизов со следа. Если преследователи не заметят сворота, то русские скоро останутся у них за спиной. А заметят — казаки примут бой в выгодном для себя положении.

Отъехав саженей двести в сторону, тихо спешились и стали наблюдать за тропой. Отсюда, из густых кустов колючего боярышника и зарослей смородины, просматривался лишь небольшой, сравнительно открытый участок — от перевала до каменистого места сворота.

Маганах первым заметил вооруженного всадника, показавшегося из-за розового гребня горы. Конь под воином изрядно притомился — спотыкался и трудно дышал. Когда всадник, отважно спускаясь с горы, проехал по осыпи и поравнялся со своротом, он чуть попридержал скакуна на обомшелом уступе, пристально поглядел коню под ноги, но, очевидно, ничего подозрительного не заметил и, понукнув скакуна, заспешил дальше, вниз. Следом за ним, уже не приглядываясь к дороге, проскочили еще семь воинов. Все они были в пылавших на солнце панцирях и шлемах, у некоторых опытный глаз Маганаха приметил калмыцкие пищали.

— Слава богу, пронесло, — перекрестился Якунко.

Дальше казаки поехали тем же углублявшимся распадком, в который свернули. С каждым шагом они уходили от обманутой Маганахом погони. И теперь, когда опасность уже миновала, им захотелось отдохнуть хоть немного, собраться с мыслями. Казакам было над чем поломать голову: им предстояло побывать еще в нескольких ясачных улусах.

Маганах должен был возвращаться домой. Казаки больше не нуждались в проводнике — они знали эту степь не хуже, чем качинец. Но Маганах боялся напороться в родном улусе на киргизов, они не простят ему запретной дружбы с русскими.

«Доберусь с казаками, однако, до Чулыма-реки, а там погляжу. Может, в гости подамся к Шанде и Ивашке», — подумал Маганах. И вдруг он вспомнил: завтра нужно ему на Божье озеро, к князцу Абалаку. Нет, не поедет он учиться бою, киргизы сердиты на него, ругаться станут, бить Маганаха станут. Если бы у него был Чигрен, можно было бы с ним посоветоваться. Но Чигрена давно уже нет, а кобыла мало что понимает: баба и есть баба. Он ей про монголов, про хитрого и мстительного начального князца Иренека, а она, дурочка, глядит на коней и ржет.

Еще Маганах думал о том, зачем киргизам побивать русских. Алтын-хан набегом пришел и ушел, русские же — вот они, всегда рядом. Что бы получилось, если бы каждый в улусе то и знал, что дрался со своим соседом? Разве можно было бы жить?

Завечерело, в распадке отяжелел сумрак. Заметно похолодало. Неподалеку услышали собачий лай, сдержанный вначале, он становился все настырнее, злее.

Близость жилья почуяли и кони: заводили настороженными ушами и пошли веселей.

Всадники с трудом разглядели в непролазных кустах шиповника приземистую, крытую берестой юрту. У этого одинокого бедного жилья на воткнутых в землю осиновых рогульках сушились распяленные тарбаганьи шкурки. Вход в юрту был закрыт перевязанными жесткими пучками чия. Седой старик мирно уговаривал разъяренных, ростом с теленка, псов, что яростно рычали, готовые кинуться на поздних гостей.

Старик был дряхл: кожа на нем просвечивалась, ноги при ходьбе заплетались, словно спутанные. Он провел приехавших мужчин в юрту, тесную, как нора, и совершенно пустую, пригласил садиться на земляной, ничем не покрытый пол. Когда гости поведали, кто они, откуда и куда едут, старик, не говоря ни слова, поднялся и вышел.

Его долго не было. Казаки грешным делом подумывали уже, что старик бежал, чтоб не платить им ясака — и такое случалось. Но ведь неразумный он человек: какой уж тут красноярцам ясак, коли еле спаслись от киргизов и то спаслись ли?

Маганах качал головой. Старик никуда не уйдет — степной, от дедов, обычай не позволят ему покинуть только что приехавших гостей, кто бы они ни были. И это еще вовсе ничего не значило, что в степь пришла беда. Обычай кочевников свят на все времена — добрые и недобрые.