Дикая кровь

— А знаешь ли ты, что Еренячко бешеным волком кинулся на острожки?

— Знаю, — подтвердил Итпола.

— То и ладно, — сказал воевода, останавливаясь перед князцом. — Сам-то ты как? Страшишься ли смерти?

— Аха, — откровенно признался князец.

— Я тоже терзаюсь страхом, про себя думаючи, как ты удавлен будешь.

— Зачем давить? — недоумевал Итпола.

— Чтобы с боем не пришли за тобой киргизы. Ну как в напуск ударятся?

— Зачем давить? Мой улус даст тебе соболей.

Воевода повалял бороду в кулаке и разом отбросил руки себе за спину:

— Худо живешь, князец, во смраде и нечисти всякой…

— Худо.

Половицы под Герасимом пропели к окну и назад. Воевода обдумывал, как подойти к самому важному, чтоб затея не сорвалась ни в коем случае и все было шито-крыто.

— Довольно морить вас в темнице. Возьму-ко на душу грех и выпущу тебя с Арыкпайкой на волю. Катись-ко куда хочешь да благодари Господа Бога.

— Аха, — повеселел, заерзал на лавке Итпола.

— Вот и назови сам цену.

— Какую цену?

— А такую, что мне бобров, соболей давай.

— Нету бобров, — заупрямился Итпола. — Соболей тоже нету.

— Найдешь, коли туго придется!

— Нету! — с явным озлоблением отрезал князец.

Итпола не жадничал. Улус нашел бы соболей выкупить князца, главу целого рода. Однако Итпола, зная вероломство Герасима, нисколько не верил воеводе. В замышленном воеводой деле он увидел ловушку для себя. Герасим тайно, из рук в руки, получит мягкую рухлядь и даже отпустит аманатов, но уйти далеко князцам не даст. Их или перехватят в пути и опять водворят в острог, или перестреляют, как рябчиков. Мол, побиты при побеге и взыскивать не с кого.

— Скотом плати! — нетерпеливо сказал воевода.

— Нету! — поднялся, чтобы уйти, Итпола.

— Помрешь ведь аманатом!

— Помру, однако, — вздохнул князец.

— Бурчан по степи на коне скачет, араку пьет. Благодать-то в степи какая!

Итпола не согласился на тайный выкуп. Тогда воевода принялся за Арыкпая, этот оказался податливее, сошлись на цене в полтора сорока соболей. И впридачу воевода выговорил серого иноходца калмыцкой породы, на котором ездила старшая Арыкпаева жена.

Все было на мази, но уже к вечеру того же дня Арыкпай попросил сторожа аманатской избы позвать воеводу. Встревоженный Герасим явился. Не поднимаясь с лавки, Арыкпай бросил:

— На волю не пойду!

Воевода в ярости вскинул над головой кулаки:

— У, бес чумазый! — собрал губы трубкой и плюнул в лицо Арыкпаю.

25

Алтын-хан не дождался, когда русские придут на Упсу и построят для него острог. Москва молчала. Послы, отправленные к Белому царю, не возвращались. А за Саянским камнем творилось неладное: Сенге-тайша накапливал силы на Кемчике, Тушету-хан кочевал еще поближе. Об уходе в Великую степь нечего было и думать.

Войску хотелось вдоволь мяса. Но Иренек не держал слова. Дага-батор задерживался у него в ставке, все еще рассчитывая получить скот. Алтын-хан беспокоился, посылал людей к киргизам и по всей степи. Если где-нибудь находили улусы, монголы их грабили, забирая скот.

Об этом узнал Иренек, взял два десятка лучших всадников и опять отправился к Алтын-хану. Он не представлял себе, зачем ехал, что скажет Лопсану, как защитит свои земли. Но он не мог более находиться в бездействии.

Дага-батор советовал Иренеку прихватить с собой овец и коров. Иренек возразил:

— Мы поедем вперед, а пастухи сами знают дорогу.

Пастухам же начальный князь дал строгий приказ: табуны и отары гнать до Уйбатской степи, затем повернуть назад. Киргизские князцы на тайном совете договорились выжидать, что будет дальше с Алтын-ханом и его войском.

На острове Тагыр, на Енисее, Иренеку повстречались сыновья Иженея — Атаях и Шорло. Безоружные, босиком, спотыкаясь на каждом шагу, они устало брели по охряному песчаному бугру. Завидев конный отряд, они попытались было спрятаться, нырнув в полынь. Однако узнали в головном всаднике Иренека, замахали малахаями, пошли навстречу.

Иренек велел сопровождавшим его всадникам остановиться и устроить привал. Воины стали расседлывать и пускать на траву коней. А сам начальный князь, спрыгнув с седла, заспешил к сыновьям Иженея.

— Хорошо, что вы живы. Но почему разуты? Почему у вас нет коней? — обнимая их, спрашивал он.

Атаях с ненавистью смотрел на Дага-батора, все еще сидевшего на скакуне и наблюдавшего за встречей киргизских князцов. Дага-батор терялся в догадках, что могло произойти с сыновьями Иженея, почему у них такой нищий вид и кто в том виноват.

— Убей его, князь! — показывая на монгола, сказал Атаях.

— У тополя листья горькие, у тебя слова обидные, — сдержанно ответил Дага-батор, лицо его при этом не выражало ни страха, ни злобы, скорее он смотрел на Атаяха с любопытством.

— Что случилось, Атаях? — спросил Иренек, не отрывая взгляда от босых, израненных травой ног Иженеевых сыновей.

— Покорми нас, князь, — растрескавшимися губами зашевелил Шорло.

Всадники достали из торсуков кровяную колбасу, сушеный сыр, баранину. Братья ели жадно, чавкая и облизывая пальцы. Иренек подождал, когда они насытятся, и приказал:

— Говори, Атаях.