Дикая кровь

Начальный князь на этот раз не противился. Не допуская никаких проволочек, он отдал коннице приказ выступать, и воины взлетели в седла, как взлетают с насиженного места кем-то потревоженные птицы, и устремились в голубые верховья матери рек — Енисея. Иренек глядел, как вытягиваются вдоль пенистого берега Белого Июса отряды всадников, и внутренне ликовал. Это было воистину сильное войско, уже познавшее горечь поражения и возмужавшее в первых боях. Родилась, из пепла восстала сила, с которой должны были считаться русские и монголы и благодаря которой Иренек собьет аймаки Киргизской земли в одно кочевое государство наподобие монгольских ханств. Не Номче и Ишею, а решительному Иренеку суждено возродить ушедшую в глубину веков славу воинственного племени киргизов — завоевателей Великой степи, ту славу, о которой поют народные певцы во всех улусах.

Почти трое суток с короткими передышками стремился против течения Енисея поток облаченных в доспехи воинов. Вороновым крылом отливали граненые стволы пищалей, угрожающе щетинились копья. Между ушей Иренекова аргамака, на головном ремне узды, приплясывал бурый султан из перьев самого князя неба.

— Пора, — чуть свет говорил Байту-зайсан, и войско выступало в дорогу, и двигалось оно до вечера.

Иренек спешил и без предупреждения зайсана. Он стремился вовремя попасть на поле боя — к решающему часу сражения. Чтобы не прозевать этот час или раньше его не прийти на место, далеко вперед Иренек выслал конные дозоры, которые должны были встретиться с джунгарами и сообщить о том, что делается у Сизой, начальному князю. А Иренек действовал бы в зависимости от обстоятельств. В победе Сенге-тайши он не сомневался. Впрочем, на этот счет не было сомнений и у самого Лопсана. Недаром же он бежал в киргизы и всю зиму укреплялся в тайном, как ему казалось, уголке Саян.

И вот киргизскому войску открылись Саяны с их каменным ущельем, из которого бурей вылетал белогрудый Енисей. Густо потянуло кружащим головы нагретым багульником.

У входа в ущелье киргизская разведка повстречала джунгарский заслон. Джунгары не пустили разведчиков ни к Сизой, ни назад, к Иренеку. Кинувшегося вскачь одного из воинов догнали и накрепко повязали волосатым арканом.

Будь перед ним враги, Иренек мог поплатиться жизнью, он был беспечен и скакал впереди своего войска. Но здесь стояли дружественные ему черные калмыки, а рядом с Иренеком привычно покачивался на коне их зайсан Байту, давнишний знакомый начального князя.

Киргизы опоздали к бою. Собственно, боя и не было. Сенге-тайша многоголовым огненным драконом выполз из Саян и навалился на острог сразу с трех сторон, откуда только можно атаковать, — с четвертой стороны бурлил Енисей. Цирики Алтын-хана были смяты, как трава под копытами коня. Они не успели даже перезарядить свои пищали, не успели сесть в седла, чтобы бежать. Впрочем, вряд ли можно было куда-то убежать — стотысячное войско Сенге-тайши наглухо закрыло горные проходы и тропинки.

Оставив своих воинов в отведенном ему бору на берегу Енисея, Иренек ехал джунгарским лагерем. Вызванное победой оживление среди калмыков уже спало. Лениво потягиваясь на солнце, они готовили на кострах пищу, доили коров и кобыл, купали скакунов в тихой зеркальной заводи.

В этот лагерь островками вкрапливались сбитые в кучу худые, подавленные неудачей цирики Алтын-хана. С тупой покорностью они ожидали решения своей судьбы.

Еще дымились острожные стены вокруг сгоревших дотла юрт, синий чад расползался по прибрежному ернику и медленно таял в вышине. А над кипучим потоком Енисея тоскливо, с надрывом плакали быстрые, словно ветер, чайки.

«Так рушатся ханства», — с сожалением думал Иренек, глядя на истекающие дымом головни.

В душе Иренек не злорадствовал над поверженным врагом. Этого чувства не было, наверное, потому, что разгромил Лопсана Сенге-тайша, а не он, Иренек. К тому же победа досталась джунгарам легко, а легкие победы после набега на Канск и Удинск и после Иштыюла не вызывали у Иренека должного уважения и тем более преклонения, они таили в себе прорастающее зерно будущих поражений.

— Хочешь увидеть Алтын-хана? — нарушил ход Иренековых мыслей Байту-зайсан. Джунгарин был убежден, что Иренек соблазнится зрелищем растоптанного, униженного до скота владыки одного из сильнейших кочевых государств Великой степи.

Байту-зайсан не ошибся. Иренек поспешил на устье реки Сизой, на песчаный мыс, где под палящими лучами солнца уныло сидели прямо на земле еще недавно грозный Лопсан, три его сына, его жены и придворные. Немилосердная жара окончательно сморила их, сыновья хана просили принести им напиться, а джунгарская стража с торжествующим хохотом хлестала пленников плетьми из жил яка. Мальчики повизгивали от нестерпимой боли, а жены хана, попарно связанные между собой косами, выли на разные голоса, стараясь прижаться к своему повелителю, который уже не мог их защитить.