Дикая охота короля Стаха

— И в конце прогалины, как раз там, где начина­лась Прорва, мы увидели еще живого коня, который лежал со сломанной ногою и кричал так страшно, как человек. Рыгор сказал, что пан должен быть где-то здесь. Мы нашли его следы, которые шли от трясины. Я двинулся по ним, но они дошли до коня, почти до коня, и исчезли. Тут на влажной почве были вмя­тины, будто человек упал. И дальше ничего. Главное в том, что следов рядом не было. Охота свернула в сторону саженях в десяти от того места. Либо Роман вознеся на небо, либо кони короля Стаха домчались до него в воздухе и схватили с собою. Мы подождали с полчаса, и, когда началась настоящая тьма, Рыгор хлопнул себя по голове и повелел мне надрать бе­ресты. Я, шляхтич, подчинился этому хлопу: он был тогда властный, как магнат. Когда мы зажгли бере­сту — он склонился над следами: «Ну, что скажешь, пане?» — спросил он с видом превосходства. «Я не знаю, зачем ему понадобилось идти от трясины, не знаю, как он туда угодил»,— ответил я нескладно. Тогда этот хам расхохотался таким каркающим сме­хом, что мне даже жутко стало. «Он и не думал идти от трясины. Он, сударь, шел в трясину. И ноги у него совсем не были выкручены задом наперед, как ты, возможно, думаешь. Он отступал, отступал к трясине от чего-то ужасного. Видишь, вот тут он брякнулся оземь. Конь сломал ногу, и он перелетел через голову. Он, если хочешь знать, подвернул ногу: видишь, шаг правой ноги больший и глубокий, значит, он подвер­нул левую ногу. Он отступал к трясине задом. Идем туда, там мы увидим, наверное, и конец». И вправду, мы увидели и конец. Там, где был резкий обрыв в трясину, Рыгор посветил берестой и сказал: «Видишь, тут он поскользнулся». Я держал его за пояс, а он по­лез с этого обрывчика и окликнул меня: «Смотри». И тут я увидел голову Романа, торчавшую из рыже-ко­ричневой масляной поверхности топи, и скручен­ную руку, которой он успел ухватиться за корневище от какого-то трухлявого дерева. Мы вытащили его с большими трудностями, вытащили мертвого: в этих топях часто бьют подводные родники, и он просто замерз. Да еще, к тому же, и сердце не выдержало, как говорил потом лекарь. Господи, на лице его был такой ужас, который нельзя пережить и остаться живым! Потом девушка едва не сошла с ума, когда увидела. На руке какой-то укус, воротник порван. А тогда мы приторочили труп к седлу и поехали. И вот не успели мы отъехать и тридцати шагов, как увидели: через просеку плыли смутные конные тени. Удивительно было то, что совсем не стучали копыта. А потом за­пел рог где-то совсем в другой стороне и так приглу­шенно, будто сквозь вату. Мы ехали с трупом угнетен­ные, кони нервничали, они чуют мертвое тело. И ночь была, ох, какая ночь! И где-то пел рог дикой охоты. А сейчас опять... Наступает час мести.

Он замолчал, уткнув лицо в ладони, пальцы на ко­торых, белые, артистические, были длиннее пальцев обычного человека в два раза. Я молчал, и вдруг меня прорвало:

— Как вам все-таки не стыдно. Мужчины, взрос­лые, великие мужи! И не можете защитить. Да пу­скай бы это был даже сам дьявол — сражайтесь, черт вас подери! И почему это охота появляется тут только иногда? Почему при мне еще не была?

— Даже когда они появляются часто, они не при­ходят в ночи на святые дни, а также в среду и пят­ницу.

— Гм, странные призраки... А в воскресенье? — У меня все больше шевелилось на дне души желание дать по этой фарфоровой, вялой, безвольной роже, ибо такие не способны ни на добрый поступок, ни на криминал — не люди, а мокрица-трава на гряде.— А в Филипповки и на Петровки они появляются, если они такие уж святые привидения?

— На воскресенье Бог дал им разрешение, потому что, если помните, Стах был убит тоже в воскресенье,— вполне серьезно ответил он.

— Так что же он тогда такое, ваш Бог? — грянул я.— Он что, стакнулся с дьяволом? Он что, мерзавец, за кровь одного берет душу у невинных девушек, у ко­торых крови того Романа, может, одна капля!

Он молчал.

— Четыре тысячи девяносто шестая часть крови Романа в ее жилах,— подумав, мгновенно подсчитал я.— На что он тогда способен, этот ваш Бог?

— Не кощунствуйте,— испуганно ойкнул он.— За кого вы заступаетесь?

— Слишком много чертовщины даже для такого дома,— не успокаивался я.— Малый Человек, Голубая Женщина, а тут еще эта дикая охота короля Стаха. Осада и изнутри и снаружи, чтоб он сгорел, этот дом!..

— Гм, открыто говорю вам, уважаемый господин, что я не верю в Человека и Женщину.

— Их видели все. И вы тоже.

— Я не видел, я слышал. А природа звуков неиз­вестна нам. Да и к тому же я издерганный человек.

— Видела хозяйка.

Глаза Бермана скромно опустились. Он поколебался и сказал:

— Я не могу ей во всем верить. Она... ну, словом, мне кажется, ее бедная головка не выдержала этих ужасов. Она... м-м... своеобразный в психологическом отношении человек, чтобы не сказать больше.

Я тоже думал об этом, потому смолчал.

— Но я тоже слышал это.

— Дикарство. Это просто акустический обман. Галлюцинация, уважаемый господин.