Дикая охота короля Стаха

Я спрятал лист. А ночью случились сразу два про­исшествия. Спал я сейчас очень плохо, мучили раз­ные кошмары. Я проснулся в полночь от шагов, но на этот раз какая-то непонятная уверенность, что это не просто звуки, заставила меня подняться. Я набросил халат, осторожно отворил дверь и вышел в коридор. Шаги звучали в дальнем его конце. Я пошел за ними и... увидел экономку, которая со свечой шла куда-то. Я осторожно крался за ней, стараясь держаться тем­ноты. Она зашла в какую-то комнату. Я пошел было за ней, но она выглянула оттуда, и я едва успел при­жаться к стене. Когда я дошел до комнаты, то увидел там только старый письменный стол, шкаф с резьбой. На подоконнике стояла свеча. Я зашел туда, очень осторожно заглянул в шкаф — пуст. Комната была совсем пуста, и, к сожалению, мне нельзя было карау­лить в ней: я мог испортить все дело. Потому я пошел за поворот коридора и стал там. В халате было хо­лодно, мерзли ноги, но я стоял. Я ждал, наверное, уже около часа, когда внезапно второе явление поразило меня. По коридору, по дальнему его концу, двигалась голубая фигура женщины. Откуда она явилась — не знаю, коридор в том конце тоже делал колено. Она двигалась плавно, будто плыла. Я только было двинулся туда, как остановился, пораженный. Лицо этой женщины было как у Надеи Яновской, только удивительно изменено. Оно было важным и спокойным, более зрелым и каким-то даже более вытянутым. Где я видел такое? Я уже догадался и все-таки не верил сам себе. Ну, конечно, портрет казненной женщины зале. Голубая Женщина!

Я забыл об экономке, о холоде, обо всем. Эту тайну я должен был решить неотложно. И я двинулся туда. А она плыла, плыла от меня, и тут только я заприметил, что большое окно в коридоре наполовину открыто. Она ступила на низкий подоконник и исчезла. Я добежал до окна, выглянул и ничего, ничего не увидел, будто кто-то смеялся надо мной. Угол дома был, правда, совсем недалеко, но карниз был все таким же узеньким. Я ущипнул себя за руку — нет, я не спал.

Меня так поразило это новое происшествие, что я едва не пропустил возвращения экономки. Она шла со свечой, сжимая в руке какой-то лист бумаги. Я прижался в нише двери,— она прошла мимо меня, не заметив,— потом выглянул и увидел, что она остановилась у окна, покачала головою и, бормоча что-то, затворила его.

Потом пошла по ступеням на первый этаж.

И что ей надо было тут, на втором этаже? Я по­шел было к себе, но внезапно остановился и тихонько постучал в дверь комнаты Яновской. Чем не шутит черт, а вдруг это все-таки была она? Я сказал шепотом:

— Надея Романовна, вы спите?

В ответ я услышал сонное бормотание.

Я возвратился в комнату и, не зажигая свечи, сел на кровать. Меня знобило от холода, а череп про­сто раскалывался от разнообразных противоречивых мыслей.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Когда мы на следующий день гуляли с хозяйкой по аллее, я рассказал ей о происшествиях прошед­шей ночи. Может, мне и не стоило делать этого, не знаю, но я никак не мог избавиться от мысли, что тут что-то нечисто с экономкой. Яновская не удивилась, посмотрела на меня большими кроткими глазами и ответила неторопливо:

— Видите, а я в эту ночь так переволновалась за вас, что сначала не спала, а потом уснула так сильно, что даже ничего не слышала. Не стоит вам вставать ночью, пане Белорецкий. Если что-нибудь случится, я этого себе не прощу... А насчет экономки вы ошибае­тесь. Собственно говоря, она может ходить всюду, я не придерживаюсь старых правил, что экономка может ходить на второй этаж лишь тогда, когда ее зовут. Тут самое ужасное не она, а Голубая Женщина. Опять она появилась, непременно произойдет что-то плохое.

И с суровым мужеством прибавила:

— Скорее всего, это будет смерть. И я имею все ос­нования думать, что умру я.

Мы сидели в старой беседке, затерянной глубоко в зарослях. Камень от старости весь оброс мхом, ко­торый после недавних дождей молодо зазеленел. По­середине беседки стояла мраморная девка с отбитым ухом, и по лицу ее полз слизень. Яновская посмотрела на него и грустно улыбнулась:

— Вот так и мы. Мерзость запустения наша жизнь. Вы говорили, что не совсем верите в то, что это призраки. Я с вами не соглашаюсь, но хотя бы и так — что меняется? Не все ли равно, от кого страдать, если страдать надо, надо искупать грехи.

— Вы их искупили этими двумя годами,— начал я.

Но она не слушала меня.

— Люди грызутся, как пауки в банке. Шляхта уми­рает. Когда-то мы были крепки, как камень, а сейчас мы... знаете, если расколоть камень из старого здания, в нем будут слизни. Неизвестно, чем они там пита­ются, но стоит ударить такой камень, как он разва­лится. Так и мы. И пускай ударяют быстрее.

— И не жаль вам этой красоты? — повел я рукою вокруг себя.

— Нет, только бы побыстрее. Я, вообще-то, давно подготовилась исчезнуть с этим гнездом и не жа­лела бы ни его, ни себя. Но с некоторого времени я заметила, что мне становится немного жаль жизни. Наверное, она не такая плохая штука, как я думала Наверное, и в ней есть солнце, друзья, пушистые де­ревья, смелость и верность.