Дикая охота короля Стаха

В тот же миг грянули ружья засады и все заверте­лось в яростном море огня. Вставали на дыбы кони, падали всадники, кто-то неистово кричал. Я запом­нил только лицо Михала, хладнокровно целившегося из длинного ружья. Сноп огня вырвался из него. По­том проплыло передо мною лицо скуластого парня с длинными патлами волос, падавших на лоб. Парень этот орудовал вилами, как на току, потом поднял их и с ужасающей силой всадил в живот коня, ставшего на дыбы. Всадник, конь и парень упали вместе. А я стоял и, несмотря на то, что выстрелы наконец зазвучали и с их стороны, что пули посвистывали возле моей го­ловы, на выбор стрелял по всадникам, суетившимся в нашем кругу. Сзади их тоже поливали огнем.

— Братцы, нас предали!

— Доскакались!

— Караул!

— Боже! Господи!

На лицах этих бандитов я рассмотрел ужас, и ра­дость мести овладела мною. Им следовало думать раньше о том, что возмездие приходит. Я видел, как человек с дубиной продрался в середину конной толпу и бил ею наотмашь. Вся застарелая ярость, все долго­терпение сейчас вспыхнули припадком неслыханного задора, боевой храбрости. Кто-то рывком вырвал из седла одного из охотников, и конь потащил его голо­вою по корням.

Через десять минут все было окончено. Кони без седоков протяжно ржали, пехтерями лежали на земле убитые и раненые. Лишь Ворона, как дьявол, вертелся среди мужиков, отбиваясь мечом. Револьвер он зажал в зубах. Дрался он очень хорошо. Потом увидел в толпе меня. Лицо его искривилось такой страшной нена­вистью, что даже сейчас я помню его и порой вижу во сне.

Стоптав конем одного из крестьян, он схватил ре­вольвер.

— Держись, подлец! Отнял ее! Тебе тоже не миловаться!

Крестьянин с длинными усами потянул его за ногу с коня, и только поэтому я не упал на землю с дыркой в черепе. Ворона понял, что его сейчас стащат с коня, и выстрелом в упор положил на месте длинноусого.

И тогда я, успев вставить новые патроны, высадил в него все шесть пуль. Ворона качнулся в седле, хвата­ясь руками за воздух, но все-таки повернул коня, сбил на землю скуластого парня и помчался по направле­нию к болотам. Он все хватался руками за воздух, но еще сидел в седле и вместе с ним (видимо, лопнула подпруга) съезжал набок, пока не повис параллельно земле. Конь свернул, и голова Вороны с маху удари­лась о каменный столб ограды. Брызнули мозги.

Ворона съехал с седла и бахнулся о землю, остался лежать на ней неподвижный, мертвый.

Разгром был полный. Страшная дикая охота лежала на земле, разгромленная руками обычных мужиков в первый же день, когда они немного поднатужились и поверили своим суеверным мозгам, поверили, что даже против призраков можно восстать с вилами в руках.

Я прошел по месту сражения. Коней крестьяне сводили в сторону. Это были настоящие полесские дрыганты, порода, от которой сейчас ничего не оста­лось. Все в полосах и пятнах, как рыси или леопарды, с белыми ноздрями и глазами, которые отливали в глубине красным огнем. Я знал, что эта порода от­личается удивительно стойкой, машистой иноходью и во время намета мчится огромными скачками, как олень. Неудивительно, что в тумане мне такими огромными казались их скачки.

И еще две разгадки пришли неожиданно. Во-пер­вых, возле седла каждого охотника висели четыре глубокие овчинные сумы, которые, видимо, в случае надобности, можно было надеть на ноги коням и за­вязать возле бабок. Шаг становился совсем беззвуч­ным. Во-вторых, среди трупов и раненых я увидел на земле три чучела, одетых так, как и охотники, но привязанных веревками к седлу. На чучелах были старинные шляпы с перьями, кабти, чуги. Людей у Вороны, видимо, не хватало.

Но и наши потери были значительны. Мы ни­когда не победили бы этой банды профессиональных вояк, если бы не внезапность нашего нападения. Но даже и с этим получилось плохо: мужики воевать совсем не умели. Скуластый парень, которого сбил конем Ворона, лежал на земле с разбитой головою. У длинноусого мужика дырка от пули темнела прямо в середине лба. Мужик с дубиной, прорвавшийся в толпу меж всадников, лежал на земле и стриг но­гами, как ножницами: отходил. Раненых было в два раза больше. Я тоже получил рану: пуля рикошетом щелкнула мне в затылок.

Мы бранились. Михал бинтовал мне голову, а я кричал, что это чепуха. Между тем среди «охотников» отыскали одного и подвели к костру, который мы раз­вели. Передо мною стоял с висящей, как бич, рукою Марко Стахевич, тот самый шляхтич, разговор ко­торого с Пацуком я подслушал тогда под деревом. Он был весьма колоритен в своей чуге вишневого цвета, в маленькой шляпе, с пустыми ножнами от сабли на боку.

— Ты, кажется, угрожал мужикам, Стахевич? Ты умрешь, как эти,— спокойно сказал я.— Но мы можем отпустить тебя, потому что ты один безвреден. Ты уедешь за пределы яновских окрестностей и будешь жить. Мы отпустим тебя тогда, если ты расскажешь нам о вашей деятельности.

Он поколебался, посмотрел на жестокие лица му­жиков, залитые красным отблеском костра, на ту­лупы, на руки, сжимавшие вилы, и понял, что по­щады тут ждать нельзя. Вилы со всех сторон окружали его, дотрагиваясь до тела.