Дикая охота короля Стаха

— За насаждениями дома Дуботолка ждали дру­гие, новички. Мы думали их сначала пустить по сле­дам Светиловича, если тебя убьют, но Светилович си­дел с нами до следующего дня, а Ворона был ранен. Их пустили за тобою. Дуботолк до сих пор не может простить себе, что по твоим следам пустили этих со­пляков. Если бы не это — ты бы от нас не убежал ни за что. И, к тому же, мы думали, что ты шел по дороге, а ты двинулся пустошью, да еще заставил потерять время перед болотной лощиной. Пока собаки напали на след — было уже слишком поздно. И до сих пор мы не знаем, как ты ускользнул от нас, ловкач! Но знай, поймали бы — не посчастливилось бы тебе.

— А почему рог пел в стороне? И еще, где эти но­вички сейчас?

Стахевич замешкался.

— На охотничьем роге играл один из нас, ехав­ший неподалеку. А новички — вот они, тут, лежат на земле. Нас было прежде поменьше, и мы вели за собою коней с чучелами в седле. А часть молодых пошла к Холодной лощине. Мы думали, что ты там один, вме­сте со своим Рыгором, караулишь. Но мы не предпола­гали, что вас тут — армия. И вот дорого поплатились за это. Вот они лежат: Пацук, Ян Стырович, Павлюк Бабаед. И даже Ворона. Ты ногтя его не стоишь. Умный был Ворона, а тоже не избежал Божьего суда.

— Зачем вы подбросили мне записку о том, что «охота короля Стаха приходит в полночь»?

— Что ты, что ты,— закачал Стахевич головою,— призраки не подбрасывают записок. Мы на такую глупость не пошли бы.

«Это, наверное, Берман сделал»,— подумал я, а вслух сказал:

— А меня эта записка убедила в том, что вы не призраки, именно в тот миг, когда я начинал этому верить. Поблагодарите за это неизвестного благоде­теля, потому что с призраками я вряд ли дерзнул бы сражаться.

Стахевич побледнел и, чуть шевеля челюстями, бросил:

— Этого человека мы бы разорвали на куски. А вас я ненавижу, несмотря на то, что не моя сила. И я буду молчать.

Рука Михала схватила пленного сзади за шею и на­давила за ушами.

— Говори. Иначе мы тебя тут...

— Ладно. Ваша сила... Радуйтесь, хлопы... А мы вас тоже проучили. Пусть кто узнает, куда главные крикуны подевались из деревни Ярки, которую пан Антось Духвица с земли согнал? Спросите у кого, может, и узнаете. Жаль, что Дуботолк не приказал вас днем подстеречь и застрелить. А это ведь легко было сде­лать, особенно когда вы к Кульшам шли, Белорецкий. И я вас даже видел тогда. Мы еще тогда поняли, что вы сворку на нашу шею подготовили. Кульша старая, хотя и умалишенная, но могла о нас что-то брякнуть. Она начала догадываться, что была нашим оружием в день убийства Романа. Довелось ее тогда лишь од­нажды появлением дикой охоты настращать. Голова была слаба, сразу безумной стала.

Я аж кипел от всех этих отвратительных поступ­ков, от всех мерзостей, о которых рассказывал мне этот человек. Лишь тут бездна шляхетского падения открылась мне. И я согласился с Рыгором, что эту по­роду следует уничтожить, что она начала вонять на весь мир.

— Дальше, негодяй!..

— Когда мы узнали, что Рыгор согласился искать вместе с вами, мы поняли, что нам придется очень туго. Здесь я впервые увидел, как Дуботолк испугался. Он аж желтым стал. Надо, говорит, кончать, и не ради богатства, а ради собственной шкуры. И мы явились тогда к дворцу.

— Кто это кричал тогда? — сурово спросил я.

— Кто кричал, того больше нет. Вот он лежит... Пацук...

Стахевич явно потешался, рассказывал обо всем с достоинством, лихо и ухарски, с такой залихватской молодцеватостью, будто вот-вот «Балладу» Рубинштейна запоет, но я отчетливо видел, что он побаивается, хотя и хорошо владеет собою.

— Да и я могу почти так же кричать.

И он запрокинул голову — вены вздулись на его шее — и начал завывать то выше, то ниже. Последний раз я услышал крик дикой охоты: нечеловеческий, ужасающий, демонский,

— Роман! — рыдал и вопил голос.— Роман! Роман! А-ой! Месть! Мы отдохнем! Роман в двенадцатом ко­лене, выходи!

Голос его покатился над Волотовой Прорвой ку­да-то далеко, начал перекликаться с эхом, заполнил собою все пространство. У меня мороз пошел по спине.

И Стахевич захохотал.