Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

- Дурой была, - отмахнулась Атеа, досадливо кривя губы, - Видишь ли, дети все иначе видят. Смотрят будто бы сквозь, - она помолчала, думая о чем-то своем и давая Меред еще одну возможность насладиться этим моментом: в задумчивости Атеа становилась совсем уж неземной, - Ребенок видит красивую обертку, играет с ней, как с самой чудесной в мире игрушкой, радуется этому так чисто и искренне… Я тоже радовалась и видела только цветную мишуру. Сейчас, если обернуться, если вспомнить все эти взгляды, все слова, брошенные будто бы вскользь, все станет простым и понятным. Все, сокрытое для детей, явится взрослым, как божий лик является деревенскому пьянчуге – кристально ясно!

Она подлила еще вина Меред, и на этот раз девушка даже не стала протестовать. Быть может, так будет легче? Впрочем, в голове было ясно и светло, словно сама Хартанэ высветила ее изнутри, укрывая солнечными лучами все старые раны, сшивая грубые рубцы и залечивая их, и Меред ощущала, что еще чуть-чуть – и страх совсем сгинет, и тогда можно будет. Наконец-то можно будет.

- Давай, Меред, - Атеа отсалютовала ей, переводя на нее взгляд, и что-то в груди Меред оборвалось – никогда она не видела ее так ясно, как сейчас, - За разбитые детские иллюзии и за правду, которая всем нам однажды надает добрых таких оплеух. Рано или поздно – но каждому из нас.

- За тебя, Атеа, - тихо ответила ей Меред, выпивая вино и не заедая его. Пусть так. Пускай, пускай так – может, это и впрямь придаст мне смелости…

Лебедь отставила кубок и, скрестив руки на груди, уставилась прямо на Меред, и от этого взгляда нельзя было ни спрятаться, ни скрыться. Она умела смотреть так, словно раздевала – только в этот раз она сдирала с Меред не одежду, а слои ее собственной души, под которыми оставалось крохотное зернышко, единственно-верная, настоящая искорка, которая и была самой Птицей. Девушка ощущала, как она остается наедине со всем миром, наедине с Атеа, совсем лишенная своих щитов, своей защиты, которая так надежно оберегала ее все эти годы от других… И это было хорошо.

- Не знаю, Меред. Вот честно – бес его знает, что там дальше будет. Мне… - ее голос вдруг изменился, стал мягкой рекой, теплой и ласковой, и слова, словно вода, омывали Меред, - Мне не нужно это все. Такая шелуха… - она покачала головой, усмехаясь, - Короны, титулы, границы… Мне плевать. Я не просила этого, и оно мне вообще не сдалось. Сделаю то, чего от меня Гильдия ждет – по крайней мере, постараюсь, - а там уж посмотрим. В конце концов, организую королевский бордель при дворе и буду отсылать девок к тем же эльфам. Оно и казне хорошо – эльфы платить будут, и им удружу – а то совсем скучно живут, ходят все, угрюмые, злые какие-то…

Меред ощутила, как смех впервые за долгое время рвется наружу, и вскоре их хохот стоял в комнате, озаряя мрачное помещение перезвоном весенних колокольчиков. Просто вдруг стало так легко, так радостно, так светло, что уже и не важно было, так ли действительно наполнены смехом ее слова. А потом последний узел развязался, и распущенная нить золотым канатом опала куда-то в вечную пустоту.

- Пойдешь со мной, а, Меред? – ее глаза блеснули искрами, ехидная улыбка на до боли любимом лице полыхнула ярче летних звезд, и Меред поняла, что больше тянуть не может.

- Я пойду за тобой куда угодно, как и всегда, - хрипло шепнула она, глядя голодным волком прямо ей в глаза, и улыбка слетела с уст Атеа, словно ее и не было, - Как была готова идти за тобой с тех самых пор, когда ты впервые подошла ко мне.

Она плавным движением опустилась к ее ногам, глядя на Лебедя снизу вверх с какой-то безумной мольбой, с неозвученной просьбой, которая так глухо и мощно колотилась в ее сердце. Атеа замерла, и в ее золотых кудрях путался свет, и она сейчас была прекраснее, чем все богини мира, и дороже, чем все сокровища в небесных закромах. Меред подалась к ней, жмурясь от страха, и выдохнула ей в лицо.

- Поцелуй меня.

И ведь когда-то давным-давно так уже было.

Вся Гильдия гуляла в Птичьем Городке на летней ярмарке, и до Келерийского Замка едва-едва долетала музыка, подхваченная теплым ветром, словно шелковая лента. Лишь в одной келье горел свет в столь поздний час – да слышался перезвон девичьего смеха.

До них никому дела не было. Они сбежали ото всех вдвоем, дождавшись, пока Рима и Шиска уйдут вместе со всеми смотреть скоморошьи пляски да есть сладкие яблоки в меду, а сами заперлись в своей келье, прихватив с кухни початый бутылек с чем-то крепким, горьким и дурманящим. Меред чувствовала себя так, словно тренировочной дубиной по голове огрели, но ей было плевать – они лежали на одной кровати, заливаясь смехом, и кожей она ощущала тепло разгоряченного девичьего тела, и ее руки щекотали мягкие кудри, и напротив были блестящие глаза и алые, влажно поблескивающие губы. Сейчас Атеа была нестерпимо хороша, и Меред так хотелось смотреть на нее, смотреть еще, и еще, и еще…