Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Лошади, взятые в лойнарских конюшнях, оказались выносливыми и послушными, не норовистыми. Судя по всему, пещерные эльфийки периодически бывали в человеческом городе – их провожатая, сухая и жилистая женщина с целой кучей длинных кос разной толщины, привела их прямиком к заправляющему конюшней, перемолвилась парой слов с ним, и тот беспрекословно провел их к стойлам, позволив женщинам выбрать себе коней. И при том ни гроша с них не взял – лишь честное слово, что за животными будет надлежащий уход, и что они вернутся домой.

- Оставите в конюшне Трегорья – там аккурат и пограничный пост рядом, сядете к кому на телегу да доедете. Вы уж простите, что не дальше… Эллоинские, сами понимаете, - говорил он, наблюдая, как Мара подтягивает стремена, - Так что не загубите – уж больно много я в них вложил. Не только золота, знамо дело…

И впрямь, гнедая Ярушка, доставшаяся Маре, была спокойной, сильной, холодов не боялась и шла через снег так легко, словно танцевала. Ведьма следила за животными, готовая использовать энергии, чтоб помочь тем, если сил не останется, однако пока что ей ни разу не пришлось звать Бессмертного на помощь. Впрочем, он наверняка помогал им незримо, а потому всякое утро Мара благодарила его за то, что пока что их путь был легок и быстр.

Несмотря на практически не меняющийся пейзаж, несмотря на холод, пробирающийся в рукава и болезненно пощипывающий кожу на запястьях, несмотря на почти незаметную, однако постоянную тоску по тиши Гарварнского леса, Мара чувствовала себя так, словно спустя века очнулась от долгого сна и теперь наконец наполняется жизнью. С самого утра и до самого вечера они с Даэн не могли наговориться, узнавая друг друга в каждый миг этого времени, вобравшего в себя все прошлое, настоящее и будущее. Мара ощущала, как сердце отзывается на каждое слово Птицы, отзывается радостным криком: «Я знала тебя! Тысячи лет я знала тебя!». Это и впрямь было так – боги свели их столько веков назад, что теперь им оставалось лишь прислушиваться и тихонько улыбаться, ощущая эти золотые нити, что перевили их так давно. И в этом ведьма видела Бога – смеющегося, юного, доброго, того самого, что плел вечный узор среди звезд, того самого, что заплел их судьбы в одну.

Сейчас над ними раскрыла свои прозрачные крылья тишина, и Мара ощущала ее нежное спокойное прикосновение – мягче пера и легче пуха. Молчать с Даэн было хорошо и правильно, и впервые не приходилось искать слова, темы для бесед – все приходило само, коротким воспоминанием, яркой цветной картинкой, и уж тогда слова сами лились, складываясь не то в сказку, не то в песнь, не то в жизнь. Как же волшебно и странно ты ведешь нас, Бессмертный – я и не углядела, когда разница меж сказкой и нашим «сейчас» исчезла. И когда ты только успел?

Лошади шли совсем рядом, а потому ведьма ощущала близость тавранки телом. Даэн полуобернулась к ней, и Мара ощутила ее взгляд даже с закрытыми глазами. Мир, наполненный солнцем, стал еще светлее, а ветер опустился ниже, стелясь по земле и закручивая поземку серебряными вихрями под конскими копытами.

- Мне бы хотелось, чтоб зима поскорее ушла, - тихонько молвила Даэн, и Мара невольно улыбнулась: голос Птицы, знакомый все вечности до того, стал ей еще милее, - Чтоб весна пришла, наша с тобой. Чтоб ручьи и мокрая трава, чтоб прозрачное небо, чтоб…

Она осеклась, и Мара, подняв ресницы, взглянула на нее. Даэн улыбалась, опустив голову и думая о чем-то своем, что-то вспоминая. Линии ее профиля, высвеченные лучами яркого зимнего солнца, казались ведьме самым красивым рисунком в мире – будто Бессмертный взял тонкую кисть, макнул ее в звездный свет да северные сполохи и нарисовал эту женщину, не отрывая руки от холста. Едва ли кто бы так сумел…

- О чем ты думаешь? – негромко спросила Мара, осторожно протягивая руку и стряхивая с черного тугого локона одинокую снежинку. Даэн провела взглядом ее ладонь, и теплое дыхание коснулось пальцев ведьмы, когда женщина покачала головой:

- Знаешь, я даже не думаю – так, само приходит что-то из былого. Или из грядущего – я и сама не знаю, Мара, веришь ли?

Верю, птица. Конечно, верю. Ведьма вновь прикрыла глаза, погружаясь в благостную спокойную тишину, прорастающую в ее сердце лозой. Лоза эта тянулась к солнцу, и Мара почти что видела, как на распускающихся зеленых листках блестит радугой холодная роса. Когда Даэн заговорила, видение не исчезло, а стало еще глубже, ярче и острее, и мягкий покой, омывающий ее подобно океану, никуда не делся.