Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

- Ты помнишь свою первую весну, Мара? – и, не дожидаясь ответа, она продолжила, - Я вот помню. Размыто совсем, как сквозь туман, но все-таки помню. Я тогда махонькой совсем была, года три, наверное, а может и четыре. Мать как раз братьев под сердцем носила… - Даэн примолкла, вспоминая, а Мара вдруг увидела встрепанные вороные кудри маленькой девочки, глядящей широко раскрытыми глазами на наливающийся весенней зеленью лес, - Отец тогда по делам ушел куда-то, мать на печи дремала себе – а я убежала с подворья. Да не просто убежала, а за речку. Помню, ледок такой тонкий был, прозрачный-прозрачный, весь на солнце искрился, и мне так хотелось с мостка спрыгнуть, походить по нему. Знала, что нельзя, потому и не стала… Вышла на другой берег и побрела себе к лесу – а вокруг проталины, и сквозь пожухлую траву молодая пробивается, яркая такая! И вокруг деревьев тоже проталины, и пахнет уже не зимой – а как-то по-другому, пряно, горько-сладко, свежестью. И небо высокое, прозрачное совсем. А я совершенно точно знаю, что совсем скоро – день, когда я в мир пришла, и мне так радостно, так хочется уже, чтоб поскорее… - она усмехнулась, - Тогда казалось, что я стану такой большой, сильной. Как северные королевны из отцовских сказок, с сильными руками, острыми мечами, с волей, что горы обращает мелким песком. И мне такой хотелось стать – ты и представить себе не можешь, Мара, как же хотелось. И я шла к лесу и воображала себе, что я – королевна Ясвена, что идет на подвиг в далекие чужие земли, и мечом мне была ломанная осиновая веточка, а противником – замшелый камень у старой сухой сосны. Знаешь то место?

Мара улыбнулась:

- Знаю, конечно. Там еще ручей по весне разливался широко.

- Вот-вот. Я там и бродила. И было так… - Даэн задумалась на миг, и ведьма вновь приоткрыла глаза, чтоб взглянуть на нее, - Я даже и не могу объяснить, как же. Только птицы вокруг меня щебетали, словно обезумевшие, и мне хотелось смеяться, прыгать, плясать и петь вместе со всеми этими пичужками. И с ветвей капель звенела. Все так сверкало тогда, Мара… А потом, наигравшись вдоволь, я возвратилась домой, где мать уже вовсю голосила о том, что дитя пропало. Меня увидела – в крик, сначала обнимать кинулась, а потом так по хвосту настучала, что я целый день обиженная ходила, - тихонько посмеиваясь, Даэн рассеяно запустила пальцы в волосы. Мара следила за ее жестами и плавными движениями, наслаждаясь их простотой и невероятной красотой, которую она раньше почему-то не могла найти ни в ком и ни в чем. Сейчас же все менялось, все наполнялось смыслом, как ямка на песке наполняется водой – медленно, но в то же время до того быстро, что не успеваешь заметить, как руки утопают во влаге. Птица продолжила, - А потом все в одночасье изменилось – и уже в садах все зацвело, и лес ожил, и мы пускали кораблики на речке всей гурьбой, носились, полубезумные, так радовались… Нас много было – я, Ольдэк, Гарт, Маэр, Ежка, еще кто-то из ребят. Мы мастерили из коры лодочки, делали паруса из листьев да бересты, а потом бежали по берегу смотреть, чья быстрее до мостков доплывет. А однажды я нарвала в саду яблоневого цвета и свой кораблик им украсила. Мачты сделала, флаги из травинок, из сухих былок оградки настроила. Так красиво было… Мой кораблик плыл быстрее других, не перевернулся ни разу, и я за ним бежала, хотела выловить из воды – но не успела: прямо из-под руки ускользнул по течению, я чуть в речку с мостков не шлепнулась. А кораблик – юрк! – за камыши, и только его и видела. Я тогда ревела так, что и в доме твоем, видать, слышно было.

Она рассмеялась, а Мара смотрела, как растворяется дымкой видение, обращаясь еще одной бусинкой памяти на драгоценной золотой нити их жизней. Эта бусинка переливалась хрусталем проснувшихся рек, белела яблоневыми лепестками, пахла сосновой корой, напоенной смолой и солнцем, и глубоко внутри нее горела живым сердцем крохотная искорка того ослепительного мгновения, которое смертные называли «сейчас». Каждый из этих мигов они проживали, каждый из них был настоящим, и Мара поняла, что ныне проживает вместе с Даэн ту ее весну. Время замкнулось, закольцевалось, и былое стало настоящим. Впрочем, не всегда ли оно было им?

Очнувшись от собственных мыслей, ведьма глубоко вдохнула зимний морозный воздух. Даже в нем ощущался тонкий, едва различимый аромат первоцветов, пока еще спящих под снегами, пока еще сонных, несмышленых, таких хрупких и терпеливых. Подожди совсем немного, матушка-Земля. Совсем скоро твои дети откроют глаза и взглянут на этот мир, на своего отца-Небо, на солнце. Я обещаю тебе – зима закончится, и ты проснешься. Так завещал Бессмертный – и я исполню его волю. В груди на миг разгорелось пламя, заполнившее все ее нутро, и по коже пробежала знакомая дрожь. Мара знала: ее услышали. Я – лишь твое орудие, Бог-Вечность, Бог-Пустота. Веди меня.