– Это не так-то просто сделать, Сара, – Джилл резко выпрямилась, и голос ее зазвучал по-новому. – Если тебя однажды предали, остается травма. После этого вернуть доверие к людям почти невозможно. – Она немного подвинулась на скамье, сев чуть ближе к двери. – Травма способна изменить человека, будь она от потери дома, развода или просто предательства. Все это ранит нас на всю жизнь.
– Может быть, и так, но иногда нужно совершить прыжок. Забыть прошлое и просто прыгнуть вперед. Кто хочет печенье? – Сара протянула нам тарелку.
– Как я уже сказала, это не всегда так просто, Сара. Иногда труднее всего довериться самому себе. – Джилл надевала ботинки, чтобы уйти.
– Джилл, да это всегда просто. Рэй, тебе вот просто нужно собрать все силы и совершить этот прыжок. Подняться на сцену и поверить в свою книгу. Ты лично тут ни при чем, ты это делаешь ради книги.
– Я думаю, это не сработает – ведь книга обо мне, о Моте. Она очень личная.
– Да какая разница! Просто прыгай.
Часть третья
За ивовые деревья
16. Прыжок
Мной овладел страх, я не могу решиться. Смотрю вниз, на свои ноги в черных тапочках, такие тяжелые, стоящие на последнем тюке спрессованного сена. Горло наполняет металлический вкус паники; грудь трепещет от частого дыхания. Страх. Снизу поднимается прохладный воздух, касается взмокшей от пота кожи, и я чувствую, какое подо мной огромное, пустое пространство. Оттуда доносятся звуки: дети кричат и смеются. Смеются надо мной.
– Прыгай, прыгай, прыгай!
Я пячусь, спотыкаюсь о торчащую веревку, которой перевязана сухая трава, и страх взрывается во мне ударом в сердце, когда я, зажмурившись, падаю навзничь. Теперь голоса тише, но я все еще на сене. Я лежу на спине, на жестких, плотно перевязанных тюках выгоревшей на солнце травы, кожу царапают подмаренник, чертополох и полевой лютик. Приступ страха утихает, и мое дыхание постепенно успокаивается в плотном, глубоком, сгустившемся воздухе. Знакомый свод крыши амбара совсем рядом, я еще никогда не видела его так близко. Мне уже восемь лет, но я никогда не поднималась так высоко, к самым балкам, на которых держится крыша, туда, где паук плетет на гофрированном цинке паутину. Медленно, методично. От сена поднимается тепло и встречается с солнцем, опаляющим цинковые пластины. Я останусь тут – одна, в безопасности. Воробьи возятся и перекрикиваются, порхая вокруг гнезда. Они покинули его еще несколько недель назад, но все равно возвращаются, чтобы посидеть тут и побраниться. Я знаю, что она у меня за спиной, чувствую ее присутствие. Я всегда знала, что она тут живет, но никогда еще не забиралась так высоко, так близко к ее территории. Это запретное место, и я понимала, что мне сюда нельзя, но вот я здесь. Небольшие тюки сена плотно сложены друг на друга почти до самой крыши, но с одной стороны они образуют ступени, чтобы работники могли залезать по ним, ловить каждый тюк, отправленный наверх электрическим подъемником, и укладывать на место. К концу этого жаркого сухого лета амбар будет забит сеном под завязку. Сбоку от ступеней – отвесная стена из сена, метров двадцать высотой. Внизу стоят мои двоюродные братья, они ждут меня возле кучи сена, которую мы соорудили, разворошив несколько тюков, чтобы устроить себе посадочную площадку – сухая трава должна смягчить падение. Они все уже спрыгнули, бросились вниз без сомнений или раздумий, и теперь стоят на ярком солнышке. А я застряла наверху, не в силах решиться. Страх удерживает меня, как стеклянная стена. Страх упасть, страх приземлиться, страх, что нас застукают, страх, что меня накажут.