Дикая весна

– Пора ускорить темпы, – говорит она и чувствует, что в организме бушует следовательский адреналин. По дороге к выходу она бросает взгляд на настенные часы. Те показывают четверть девятого – на улице уже почти совсем темно.

– Оружие у вас с собой? – спрашивает Нюгрен.

Малин и Зак распахивают пиджаки, показывая пистолеты в наплечных кобурах.

– Они могут понадобиться, а я достану защитные жилеты.

Конни Нюгрен снова улыбается – у него выходит кривая улыбочка, напоминающая Вальдемара Экенберга.

«Так ты тоже любишь применять насилие?» – думает Малин, одновременно понимая, что сама готова разорвать братьев на мелкие куски.

* * *

Малин прислоняется лбом к боковому стеклу, закрывает глаза и думает о своем брате – так ей хочется повидать его; он уже стал реальностью в ее душе, живет в ее сердце как еще один повод продолжать борьбу.

«Какая разница, даже если он и не сможет понять, кто я такая? Не научится меня узнавать…»

За рулем Конни Нюгрен.

– Знаешь, Малин, а ведь я помню тебя еще с тех времен, когда ты училась в полицейской академии. Но не уверен, что ты меня запомнила. Или запомнила?

– Извини, – говорит Малин. – А когда мы могли встречаться?

– Я отвечал за стрельбы в реальной среде. Вам пришлось изображать из себя крутых полицейских и входить в дома или помещения, где могли находиться вооруженные подозреваемые с заложниками.

– Тебя я там не помню, а сами упражнения мне запомнились.

«Может быть, эти знания пригодятся мне сейчас? – думает Малин. – Как уже не раз бывало».

Снова голос Конни Нюгрена – похоже, ситуация кажется ему забавной.

– Я запомнил тебя, потому что ты была совершенно сумасшедшая. Кажется, я еще не встречал учеников, наделенных такой силой и таким драйвом, с такой агрессией, но при этом держащих все под контролем.

– Ты шутишь! Смешно так откровенно подлизываться.

– Можешь смеяться, но все так и было.

Спустя буквально минуту Конни Нюгрен паркует машину перед домом на Страндвеген, где расположены квартиры братьев, выходит и машет рукой полицейским, сидящим в машинах и наблюдающим за домом.

Полицейские машут в ответ. Кажется, желают им удачи.

Малин взламывает дверь.

В подъезде пахнет средством от моли и крысиным ядом, все трое стоят в темноте перед дверью Хенри Куртзона.

На обычный замок ей требуется три секунды, на два сувальдных – по пятнадцать минут. Из квартиры не доносится ни звука – и в окнах не горел свет.

Сигнализация не включена.

С большой долей вероятности в квартире никого нет.

Но на сто процентов это неизвестно, поэтому Зак и Конни Нюгрен стоят сбоку от двери, держа оружие наготове, а Малин старается защититься как может, однако удержать корпус за пределами линии возможного огня ей все же не удается.

«Дети здесь, внутри?

Не их ли плач я слышу? Елена и Марко? Нет, это всего лишь шум с улицы…»

Наконец и третий замок поддается, Малин распахивает дверь, и Зак с Конни Нюгреном кидаются в темноту с пистолетами в руках.

Пустая гостиная, пустая кухня с зеленой кухонной мебелью, в шкафах пусто, на стенах пусто, ни одной горящей лампы, ни души – или тут кто-то есть? Дети?

Малин обыскивает квартиру, заглядывает в комнаты, выходящие во двор. Сначала – пустая спальня, потом ванная, а за ванной – еще одна дверь.

За этой дверью темнота.

Малин слышит шуршание. «Я сейчас, я иду», – думает она и поворачивает ключ, торчащий в замке.

* * *

Кто-то идет.

Папа, это ты? Приходи скорее, потому что дяди опять пришли, я беру братика в охапку и забиваюсь в самый дальний угол – может быть, тогда они нас не найдут.

Прекратите.

Не хочу.

Нет.

Это ужасно.

Что мне делать?

Я хочу есть, братик плачет – приходи скорее, папа.

Это ты идешь?

Дверь открывается – только бы не дяди. И чтобы они не сердились. Только бы не сердились. Нас сейчас скормят варанам?

Мы кричим.

Мы кричим изо всех сил, чтобы отогнать страх.

Глава 55

Пусто.

Пустая гардеробная.

Проклятье.

А шуршание?

Серо-черная мышка пробегает между ног Малин и скрывается в квартире. Форс следит за ней взглядом, видит Зака и Конни Нюгрена, стоящих у окна, – они смотрят на залив Нюбрувикен, опустив пистолеты к полу.

На подоконнике белого мрамора лежит толстый слой пыли.

Малин проводит пальцем по подоконнику, и ей вдруг вспоминается квартира мамы и папы на Барнхемсгатан в те годы, когда она присматривала за ней, пока родители жили на Тенерифе, не приезжая домой. Как поначалу она намеревалась сохранить цветы, бороться с пылью и пауками, и как потом, со временем поняв, что папа и мама не вернутся, устала заботиться об их жилье.

Цветы засохли. Пыль покрыла все поверхности толстым слоем, и когда мама умерла, за несколько дней до возвращения папы Малин убиралась в квартире с отчаянным усердием, которому сама удивлялась. Это было нечто вроде тренировки – пот тек с нее ручьями, и она не могла думать ни о чем, кроме пыли, кроме того, что к приезду папы в квартире не должно остаться ни пятнышка грязи.

«Но не ради папы я там поначалу убиралась.

А ради тебя, мама.