Дикая жизнь

Холли выбирает именно этот момент, чтобы возникнуть перед нами, заявить о своей потребности в пище и достать откуда-то большой пакет маршмеллоу. А я думала, их все давным-давно съели.

– Идешь спать, Сибби? – язык у нее заплетается. – Как жалко! Ну и ладно, нам с Бенджо больше достанется.

Неловко получилось: я так и не нашла причин передумать, сказать, что я на самом деле не устала и спать не пойду, поэтому ухожу и оставляю друзей искать ветку подлиннее, чтобы поджарить маршмеллоу.

Оглядываюсь по сторонам: кое-кто уже перетащил свои спальные мешки поближе к огню. Остальные разбрелись по палаткам, собственным или чужим.

Удивительно, что со всеми этими танцами, прыжками, шатанием и хохотом никто не свалился в огонь. Я с тревогой представляю, как это могло случиться – боль, жжение, волдыри на коже, вопль, паника, – и как трудно было бы вывозить пострадавшего отсюда воздушным транспортом или донести до лагеря сквозь темный туннель ночи.

Наверное, вид у меня встревоженный, потому что Кевин встречается со мной взглядом и улыбается.

– Все в порядке, я послежу за огнем. Я вообще не устал.

И я отхожу, забираюсь в палатку и от холода решаю не раздеваться. Я укутана, как бабуля, – термобелье, одежда, спальный мешок, палатка. Меня сбивает с ног усталость после обилия свежего холодного воздуха, после долгой ходьбы с тяжелым рюкзаком, после танцев, после желания, которое нарастает, нарастает, но не находит выхода. С последним я справляюсь быстро – хорошо, что я здесь одна, – несколькими жадными движениями ловких пальцев, я кончаю, слыша, как меня уже зовут в объятия сны. Засыпаю я еще до того, как успеваю осознать, что забралась в спальник.

44

среда, 24 октября (ночь)

Милый Фред.

Меня расстроило сегодняшнее письмо от Дэна. Он продолжает общаться с французской семьей, в которой живет. И она ему по-настоящему нравится. Он рассказал Анри о тебе, не зная, что его слушает и младший брат парня, так что и он тоже все узнал. И это очень плохо, потому что Клоду всего восемь лет. Он так расстроился, узнав, что друг Дэна, то есть ты, умер. Он думал, что умирают только старые люди. Поэтому все в доме принялись уверять, что обычно так не бывает, такое случается очень редко… Нетрудно представить себе: целый поток полуправдивых утешений, лишь бы к бедному малышу вернулась прежняя вера, что все в мире устроено правильно и разумно.

Слава богу, в которого я не верю, что когда я прочитала письмо, я была у себя в пещере. Я плакала навзрыд, Фред. Потому что лишь теперь поняла: ведь и я считала, что умирают только старики.

Где-то в глубине моего глупого сердца именно так я и думала.

45

Когда я просыпаюсь, в палатке никого, спальник Холли тоже исчез. Я разгоряченная, потная и липкая. Сейчас бы в душ! Один из множества недостатков пеших походов – отсутствие привычных удобств. Разматываю шарф Бена, который по-прежнему у меня на шее, сажусь и тянусь за ботинками.

Отхожу подальше от лагеря ради утреннего туалета, потом иду к берегу, чтобы умыться с наименьшим количеством мыла из всех возможных: нас замуштровали насмерть, приучая сводить к минимуму загрязнение природных источников воды. Процедура умывания до боли освежающая, поэтому в палатку я возвращаюсь в гиперактивном состоянии, достаю из рюкзака сухой завтрак и направляюсь к костру, чтобы выяснить, нельзя ли там разжиться молоком.

С удивлением, которое я скрываю так ловко, что за актерское мастерство мне полагается «Оскар», я вижу Холли и Бена, спящих бок о бок возле пылающего костра. Высветленные пряди смешались с темными кудрями.

– С такими друзьями, как она… верно? – злорадствует Хьюго, заметив меня.

Я забираю у него молоко, спокойно добавляю его в хлопья, возвращаю пакет, подхожу к спальникам и толкаю Холли мыском ботинка, чтобы разбудить.

– Ох… – говорит она. – Ой! – Она вскакивает, как ужаленная. – На самом деле все не так, как это выглядит.

– А как это выглядит? – интересуюсь я.

– Мы просто заболтались. И, наверное, за-снули.

– Вот так это и выглядит. – Я медленно ем хлопья, стараясь не перекусить ложку пополам. Ревновать я решительно отказываюсь: просто Холли есть Холли. – За спальником ты приходила так тихо, что я вообще ничего не слышала. Спасибо, что не стала будить.

Бен стонет, просыпается и расцветает улыбкой. В отличие от Холли, никакой неловкости он не испытывает. Он ведь Бен. Принц в своем праве на любую фигню.

– А, Сибс, – говорит он. – Хлопьями поделишься?

– Нет, – отвечаю я, изо всех сил стараясь не раздражаться. И сажусь рядом с ним, но достаточно далеко, чтобы он не выхватил миску.

– Я принесу нам обоим, – обещает Холли. – О-о, моя голова! Кто меня напоил?

– Я. – Винсент помогает ей встать.

– Вредина, – радостно заявляет она.

Холли добивается только одного – популярности, решаясь на минимум жертв. Схематично это можно нарисовать так: плохая девочка-ромашка – ровно столько риска, чтобы считаться «прикольной», но не слишком много, чтобы ненароком не прослыть потаскушкой.