Дикая жизнь

Ни в коем случае не делай: не вставай и не уходи вон.

Говорю: – Я по-прежнему скучаю по нему. (Ну надо же хоть изредка бросить ей кость.)

Не говорю: эта пропасть бездонна, или: я медленно вращаюсь в пустоте, войдя в крутое пике, или: я не хочу из него выходить, и уж, конечно, ни в коем случае не: я не заслуживаю выхода.

– Это понятно, и тебе, наверное, всегда будет недоставать его, но (с маленькой отважной улыбкой – почему она храбрится?) со временем эти чувства притупятся. Немного утратит значимость не твоя дружба с Фредом, а место в твоих повседневных мыслях, которое занимают воспоминания о нем.

Говорю: – Ничего. – Молча киваю.

Не говорю: выпустите меня отсюда, пока я не придушила вас за тяжкое преступление – вашу неуместность в моей жизни, за то, что посмели произнести его имя, и за то, что вас угораздило назвать его моим другом.

Пауза. Смотрю в пол. Не хватало еще, чтобы она увидела, как мои глаза наливаются кровью.

– Лу, скажи мне, как ты к этому относишься, и я с полным пониманием приму, если ты пожелаешь и впредь встречаться со мной дважды в неделю. Однако мне кажется, что ты делаешь большие успехи, прекрасно сознаешь, что с тобой происходит, поэтому мы могли бы сократить сеансы до одного в неделю. Но только если ты не против…

Говорю: – Пожалуй, я могла бы справиться со своими проблемами даже в случае одного сеанса в неделю. – Улыбаюсь. Сдержанно. Чуть-чуть.

Не говорю: аллилуйя, мать твою, ну наконец-то, и не отплясывай чечетку, выбегая за дверь.

47

Мистер Оксли орет во все горло, чтобы мы слышали его сквозь шум воды. Кто же знал, что вода может так шуметь? Активный отдых на свежем воздухе никогда не устает удивлять нас жуткими открытиями. Вот теперь нас восьмерых понесло в четырех каноэ туда, где оглушительно шумит вода.

– Неужели не можешь хотя бы сделать бедняжке минет? – кричит мне в ухо Холли.

– Я не собираюсь начинать так мои первые сексуальные отношения, – говорю я.

– Ты что, не въезжаешь? Я не про секс говорю, а про минет… – она вопит так громко, что мистер Оксли умолкает.

– Вы не поделитесь с нами своими замечаниями, Холли? Если вы считаете их более важными, чем информация, которую излагаю я и которая потенциально способна спасти вам жизнь? – Мистер Оксли скользкий тип, он наверняка был бы только рад послушать наш разговор. Холли сверлит его взглядом, но молчит, предоставляя выпутываться мне.

– Она просто напомнила, как однажды в прошлом году мы видели арку, промытую волнами в скалах возле пляжа, – объясняю я, хмуро поглядывая на подругу. – Там тоже было шумно. Как здесь.

От грохота падающей воды я нервничаю так же сильно, как от неуместности советов Холли отсосать парню. Хорошо бы найти кнопку отключения у них обоих.

– И вообще, минет – это и есть секс, спроси хоть у Билла Клинтона, – кричу я, когда Оксли принимается бубнить что-то про каноэ.

– Какого еще Билла?

– Тебе обязательно надо хотя бы изредка интересоваться политикой, – сообщаю я.

– Чтобы на всех нагонять скучищу смертную разговорами, как делаешь ты? Нет уж, спасибо.

А вот это уже грубо. Вчера я объясняла приятелям Бена, почему считаю цели нынешней кампании «зеленых» верными, а их стратегию – ошибочной. Боже, а ведь если вдуматься, меня и вправду слушали с остекленевшими от скуки глазами. Но не Бен. Я почти уверена…

– Тифф дает тебе еще максимум две недели, если ты и дальше будешь трахать ему мозги, а не трахаться с ним, – ухмыляется Холли.

– С каких это пор вы с Тифф обсуждаете мои отношения?

– «Твои»? Они, между прочим, и его отношения тоже. А у тебя их вообще не было бы, если бы я вас двоих буквально не столкнула вместе!

Ну конечно, опять она назначила себя на главную роль.

– Кто бы сомневался, – отзываюсь я. Зря.

– То есть?

– Кто бы сомневался, что ты влезешь в дела, которые тебя не касаются.

Еще раз зря, но уже слишком поздно. Дело сделано. Во мне просыпается дерзость и бесшабашность: а почему бы и нет? Я же все равно рискую сломать себе шею, сплавляясь по бурным водам среди острых камней. Ну, камни вообще-то гладкие. Но твердые.

Я вижу знакомое выражение на лице Холли. Оно говорит: ну все, ты попала. Застегиваю ремешок шлема. Кстати, к разговору об уместности метафор – впереди кремнистый (или тернистый?) путь. В следующих сериях: уговоры, извинения, задабривания, умасливания, заглаживания вины. Давно знаю, заучила наизусть. Это я уже проходила – точнее, мы проходили, – и раньше, причем много раз.

Впервые я увидела это выражение в наш первый же совместный год. Я понятия не имела, что сделала не так, – Холли не объясняла. На все мои просьбы она упрямо отвечала: сама додумайся. Это было ужасно. Непривычный груз обреченности лег на мои хилые плечи. По-моему, тогда я в первый раз встревожилась по-настоящему. А может, даже вообще узнала, что такое тревога.

Дома в тот вечер я вела себя тихо, но маме сказала, что все в порядке. Признаться по правде, я не понимала, что не так; казалось, это со мной вдруг стало что-то не так, с самим фактом моего существования.