На следующий день Холли собрала вокруг себя стайку девочек, которым все рассказала, а мне по-прежнему ответила отказом. «Сама додумайся», – говорила она так важно, что меня начало подташнивать. Но не оттого, что она презирала меня, – просто от моей собственной глупости.
К обеду я так разнервничалась, что не смогла есть. Наша учительница мисс Йейтс, доверительно приблизив ко мне лицо, спросила, что случилось.
– Не знаю, – я разрыдалась. – Я не знаю, Холли не говорит мне!
В отчаянии я думала, что сделаю что угодно, сразу же исправлюсь, лишь бы только подруга объяснила мне, что не так.
Холли выглядела пай-девочкой с гладкой блестящей челкой.
– Не понимаю, о чем говорит Сибилла. – Ее чистый тонкий голосок хлестнул меня, как пощечина. – Хочешь, я отведу тебя в туалет умыться? – добавила она. И я кивнула, слишком несчастная, чтобы выговорить хотя бы слово.
Стыдясь своего красного зареванного лица и хлюпающего носа, боясь выдуть пузырь и чувствуя, как все уставились на меня, я не отрывала взгляда от крапинок коврового покрытия на полу класса.
– Дать тебе платок? – спросила Холли. Я кивнула – теперь я готова была во всем соглашаться с ней, – а мисс Йейтс улыбнулась, увидев, как ребенок предлагает мне бумажный платочек из аккуратной пачки, лежащей в пенале.
– Ну, а теперь иди с Холли. Постарайся успокоиться, и мы ждем, что вы обе скоренько вернетесь.
– Я скажу тебе, но только потому, что ты ревешь, как противный толстый младенец, и чуть не наябедничала на меня, – сказала Холли, как только мы вышли в коридор с красным кафельным полом. – А сделала ты вот что: ты никому не предложила коробку с изюмом, и многие считают, что это было очень невежливо.
Я растерялась. Да кому он нужен, этот изюм? Это же не чипсы и не кексы. Холли одарила меня чинной улыбкой.
В туалете она предупредила:
– Ну давай, умывайся, и если в следующий раз не забудешь, что надо вести себя вежливо, все будет хорошо.
– Прости меня, – промямлила я.
Она вручила мне бумажное полотенце.
– Прощаю.
На этот раз просить прощения я не собираюсь. Дуйся сколько влезет, в эти игры я больше не играю. Мне и без того забот хватает.
Холли замечает беглый одобрительно-любопытный взгляд Лу и ожесточается пуще прежнего. Ясно, значит, и оттаивать будет дольше. Ничего, сколько уже раз такое бывало, переживу и теперь.
В этой картине отчетливо чувствуется мамино присутствие: неужели, Сиб? Ты правда считаешь, что это и есть дружба? И я, как обычно, отвечаю: ты ничего не понимаешь, тебя это не касается, ты никогда не любила Холли, – и при этом думаю, что иногда, да, иногда именно так и выглядит дружба.
48
Шел дождь, поэтому ученики обедали под крышей. Мы с Майклом очутились по соседству с Сибиллой, Холли и Беном.
Бен набрал два гамбургера, две булочки, четыре ломтика сыра и гору салата.
Майкл к булочкам для гамбургера взял курицу-гриль. Ему трудно примириться с мыслью, что измельченное нечто – это еда.
Холли ограничилась гамбургером без булки и горкой салата. И съела салат и почти четверть гамбургера.
Сибилла сидела перед бургером, булочкой и приправами. Она взяла кетчуп, соус с маринованными помидорами, персиковый чатни, хумус, горчицу с цельными зернами, плюс обычную дижонскую горчицу, маринованные огурцы, маринованный лук и свекольную подливку. И салат. Но он был уже лишним.
Я смотрела во все глаза. Майкл вел себя как ни в чем не бывало. Такое он уже видел.
Сибилла вывалила все приправы слоями на нижнюю часть булочки, накрыла верхней и принялась за еду.
Не удержавшись, я спросила, нравится ли ей бургер с таким множеством приправ.
Майкл ответил: – Она больше всего любит приправы.
Бен парировал: – И что, не… противно?
Мы наблюдали, как приправы ровной струйкой стекают на тарелку Сибиллы. Ее рот был набит блюдом ее собственного приготовления. Ответить она не могла.
– Для Сибиллы приправы для гамбургера – то же самое, что и глазурь для торта.
Бен не мог позволить себе выказать раздражение или несогласие – это выдало бы слишком многое. Но он ограничился тем, что я сочла его эквивалентом досады, – нейтральной полуулыбкой. Ему не нравится осведомленность Майкла о пристрастиях Сибиллы.
Майкл съел еще кусок и добавил:
– Это важно. То, ради чего стоит есть гамбургер.
– Я так и понял. Спасибо.
– Извини, сразу и не скажешь, Бенджамин.
(о как!)
Холли внимательно наблюдала за ними. Точно так же, как Бен не может позволить себе раздражаться (слишком очевидно), так она не может выдать заинтересованности (слишком некруто).
Но я знаю, насколько она заинтересована: ее выдает кровожадный блеск в глазах. Едва учуяв конфликт, она бежит занимать место в первом ряду зрительного зала.
– Почему ты вечно зовешь всех полными именами? – Он все еще старался не показать, что раздражен.
Майкл пожал плечами, ничем не выказывая удовольствия оттого, что вызвал раздражение у Бена:
– Да никакой причины нет. Просто предпочтение у меня такое.
Будь мы на самом деле в дикой глуши, эти двое давно бы кинулись в драку.
49