Джек всхлипнул, вылезая из-под мертвого мальчика. Он поднялся на ноги и, шатаясь, стоял над телом. От шока мир казался слишком ярким, нереальным.
«Ужас. Кошмар. Он убил человека».
Джек почувствовал что-то тёплое на щеках и понял, что плачет. Он смахнул влагу, прежде чем слёзы, смешанные с кровью замерзнут, и уставился на мальчика. Его глаза скользили по разорванной одежде, вниз к его искривленной ноге и почерневшей ступне, голой теперь, когда самодельный ботинок слетел с неё во время их битвы.
Джек на секунду закрыл глаза, его сердце сжалось.
«Я бы поделился с тобой», — прерывисто прошептал он про себя.
Джек уставился на лицо мальчика, которое больше не выглядело безумным, смерть сделала его моложе, и, вздрогнул, когда узнал его. Это был тот самый белокурый мальчик, который той ночью упал с утёса вместе с ним.
Он тоже жил здесь всё это время, и то, через что ему пришлось пройти, свело его с ума.
«Неужели, он раз или два проходил мимо меня в лесу, пока я прятался, думая, что это идет враг?»
Эта мысль была слишком ужасна для понимания и осознания. Джек старался не думать об этом… Вместо этого он повернулся к Щенку, который теперь лежал на снегу, рядом с раненой лапой расплывалось большое пятно крови. Сердце Джека, которое было замедлилось, вновь забилось быстрее.
«Нужно отнести его домой и залечить рану, если получится».
Джек взял острый изогнутый нож мальчика, засунул его за пояс брюк, а затем быстро подошел к Щенку, поднял его и взвалил на плечо. Он вернулся к мёртвому мальчику, вытирая слезы, которые снова катились по щекам, и попытался найти слова, чтобы произнести их над телом. Его Бака читала молитвы, но он не помнил слова, которые она шептала, перебирая чётки в руках.
Щенок тихонько застонал, и Джек слегка подвинул его, стараясь быть осторожным с раной.
— Звездное сияние, яркая звезда, — наконец произнес Джек. Слова вспомнились легко, он понимал, что колыбельная мало походила на молитву, но ничего другого он не знал. — Этой ночью я вижу первую звезду. Надеюсь, я смогу, надеюсь, я сумею… Я хочу загадать желание…
Джек закрыл глаза и пожалел, чтобы сейчас мальчик бежал по цветочному полю под тёплым солнцем. Чтобы он был исцелен, здоров и больше не голоден.
Земля слишком промерзла, чтобы Джек мог похоронить тело, поэтому он оставил его там, где оно было. В любом случае, мальчику уже было всё равно, а лесу нет. Другие голодные существа будут питаться им и это поможет им дожить до следующего дня.
«Как и я», — подумал Джек, хотя чувствовал, что часть его умерла вместе с белокурым мальчиком, оставшимся лежать на побагровевшем от крови снегу.
Поправив Щенка, лежащего на его плече, он схватил оленя за ногу и потащил за собой, шагая к дому. Гнев и безнадежность ревели в нём. Ярость росла с каждым шагом. Джек запрокинул голову и закричал в серое, безразличное небо, слёзы снова ослепили его. Это они виноваты! Люди, которые забрали его и другого мальчика. Люди, которые пытались убить детей. Люди, которые превратили маленького мальчика в безумное животное, желая ему смерти.
«Люди, которые сделали меня убийцей».
Глава восемнадцатая
Харпер
Харпер сидела на кровати, поджав под себя ноги, и уставившись невидящим взглядом на белую стену напротив. Чай, который она заварила, уже остыл, и она со вздохом поставила кружку на прикроватный столик. Она даже не любила чай. Но он всегда казался обязательным атрибутом в моменты самоанализа и глубокой расслабленности.
Жаль только, она не продвинулась далеко с первым и не могла достичь второго.
Харпер щёлкнула пультом и включила программу новостей. Ведущий прогноза погоды указывал на карту за своей спиной, его голослился мягко и монотонно.
Опять будет снег. Ожидается похолодание. Сильное.
Харпер подумала о Лукасе. Он был сейчас совсем один, в совершенной глуши, где снега навалит до самых окон его маленькой хижины.
«Одиноко ли ему? Должно быть, не так ли?»
В жизни Лукаса не было абсолютно никого. Харпер признавала, что тоже одинока. Но, по крайней мере, у неё были друзья и общество, книги, сотовый телефон, телевизор, чтобы рассеять тишину и при необходимости создать иллюзию компании.
«Так вот почему он стащил журнал из полицейского участка? Чтобы было чем заняться в уединённые, совсем одинокие вечера, находясь посреди леса?»
Харпер задрожала, несмотря на то, что ей было тепло и уютно в своей кровати под мягким пледом. Ее пугала одна только мысль о глубокой, невыносимой изоляции, в которой, вероятно, был Лукас.
Потому что она это понимала. Конечно, не на том уровне, что Лукас. Но Харпер не могла припомнить времени, когда бы ни страдала от одиночества, от ощущения, что просто плывет по течению, отчаянно пытаясь ухватиться за что—нибудь, что ее удержит. Всегда безуспешно пытаясь вернуть то, что было вырвано из её жизни так внезапно и необъяснимо.
«Любовь. Дом. Уют».