Дикари

Сулла лежал в кровати в вышитой льняной рубашке. Он погасил масляную лампу, стоявшую у изголовья, но сон не шел к нему. Завтра... С рассветом он выедет на лошади во Вьенну. Там сядет на одну из лодок, управляемых ловкими лоцманами, которые не боятся ни стремнин, ни подводных камней, усеявших дно реки, и быстро спустится по Роне до Марселя. Он будет в Марселе через два дня и пойдет прямо на склады корабельной компании Менезия. Там он покажет табличку с печатью, которую привез консул Вецилий, тогда его сразу же посадят на корабль компании, отплывающий в Остию. А от Остии до Рима было час езды на лошади...

Сулла вновь зажег масляную лампу, понимая, что не заснет. Вдруг послышались шаги, и в дверь постучали.

– Открой! – сказал голос старухи. – Ты же хорошо видишь, что сегодняшняя ночь не принесет тебе сна.

– Чего ты хочешь, старуха? – спросил Сулла.

– Я хочу того же, чего и ты, потому что принадлежу тебе! Только имеешь ли ты то, чего хочешь?

Сулла рассмеялся и поднялся, чтобы открыть дверь.

Он отодвинул засовы. Старая ведьма крепко держала за руку девочку, одетую в длинную белую рубашку до пят, распущенные волосы лежали на плечах. На красивом и отдохнувшем лице выделялись большие синие глаза. Старуха слегка подкрасила ей щеки и губы, и Сулла внезапно увидел женщину, в которую скоро превратится эта молодая девственница.

– Я привела тебе ту, которая тебе принадлежит, – сказала старуха, вталкивая девочку в комнату. – Разве она не красива? Ты что же, пренебрежешь своим добром, как хозяин, который не умеет как следует управлять своим домом?

Сулла нахмурил брови.

– Не тебе решать это, – сказал он недовольным тоном.

Старуха строго посмотрела на него:

– Ты отправляешься в поездку, и надолго! Так сказал твой слуга. Это правда? Ты уезжаешь завтра?

– На заре, – ответил Сулла.

Эта-то явно не боялась задавать вопросы хозяину...

– Разве ты знаешь, когда вернешься? – продолжала она с явной укоризной.

Сулла хотел ответить, но старуха перебила его:

– Я знаю, что тебя долго не будет, и вот эту твою козочку, которая день за днем будет дожидаться тебя, кто отметит ее раскаленным железом, кто поставит клеймо о том, что она ему принадлежит? Разве ты хочешь, чтобы кто-то другой сделал это в твое отсутствие?

Сулла в растерянности не отвечал. Девочка опустила глаза.

Старуха подошла к лампе, задула ее, комната погрузилась в сумрак.

– Борозди и сей вовремя, – пробурчала она, выходя.

Она закрыла за собой дверь, оставив хозяина и рабыню наедине, в слабом свете, который пробивался сквозь щель ставня. Это был свет летней ночи, исходивший от звезд...

Сулла задвинул засовы и вернулся к девочке, взял ее за руку.

Рука девочки была теплой, она сжала пальцы хозяина, ища защиты.

– Как тебя зовут? – низким голосом спросил Сулла.

– Хэдунна, – прошептала она.

Он нагнулся и, приблизив к ней свое лицо, увидел, что она улыбается ему.

Глава 3

Стремнины Роны

Утром Сулла отправил Тоджа к Патроклу с табличкой, в которой сообщал своему соседу и другу, что уезжает в Рим по просьбе одного товарища по легиону, галлу, как и он, который тяжело болеет и просит успеть, пока парки не перерезали нить его жизни. Затем отправился во двор фермы седлать свою гельветскую лошадь. Там же, во дворе, уже собирались рабы, чтобы отправиться на поля заканчивать жатву. Многие женщины подходили к нему, пока он сидел в седле, чтобы поцеловать ноги, как будто чувствовали, что хозяин уезжает надолго и по серьезному поводу. Сулла велел им сохранять мир и согласие в его отсутствие и повторил, что передает бразды правления Тоджу. Чем дальше он отъезжал от дома, тем сильнее сердце его раздиралось противоречивыми чувствами: привязанностью к мирку, в котором он правил, как бог, и давно забытым ощущением новизны и встречи с неизвестным.

Жара еще не опустилась на поля, заставленные собранными в кучи снопами, готовыми для перевозки в амбары. Сулла пустил лошадь галопом по утоптанной дороге, вившейся у подножия холмов. Скоро внизу показалась ферма Патрокла. Оттуда выехали два всадника, в первом он узнал Тоджа, а за ним следовал лично Патрокл. Патрокл – на лошади! Необычное зрелище. Племянник Вителлия перемещался только в повозке или носилках, чтобы не отбить свой нежный зад.

– Сулла! – вскричал римлянин, когда они поравнялись. – Твоя жестокость поистине безгранична! Тебя сегодня ждали к обеду. Я послал за льдом во Вьенну, чтобы было чем охлаждать вина для шербета...

Патрокл был еще в ночной рубахе, вышитой маленькими цветочками; от непривычного физического напряжения, на которое он отважился, чтобы перехватить соседа на пути к причалу, он покрылся крупными каплями пота.

– Я глубоко опечален, Патрокл! Но мой друг сообщил мне, что находится на пороге смерти, и поэтому я должен торопиться...

– Воистину, нужно дойти до крайности, чтобы завлечь тебя к себе! – вскричал римлянин фальцетом. – Я что, должен вскрыть перед тобой вены, чтобы ты согласился отобедать у нас? Манчиния упала в обморок, когда я сказал ей сегодня утром, что ты уезжаешь в Рим без нее. Ты, видно, забыл, о чем мы договорились вчера...